Партия пенсионеров России

Ее величество утопия

13 Февраля 2017
         

Александр Генис

писатель, эссеист, литературовед, критик, радиоведущий

30.01.2014

Ее величество утопия

Меня не интересует литература, которая описывает реальность. Я всегда с презрением относился к правдоподобной литературе…

         Александр Генис

 Журнал «Профиль». Проект «Книги моей жизни». Известные люди — артисты, художники, журналисты — составляют список из десяти литературных произведений, которые в наибольшей степени на них повлияли, вспоминают, как начинали читать. Ниже о книгах, повлиявших на становление его личности, рассказывает писатель, эссеист, литературовед, критик, радиоведущий Александр Генис.

(Публикация с незначительными сокращениями)

ПРОФИЛЬ: Первая книга в вашем списке «Первоклассница» Шварца — неожиданно.

Генис: Смысл этой книги простой — там рассказывалось о буднях и праздниках школьницы, первоклассницы, какая учительница замечательная. Это была первая утопия в моей жизни. И кончилось это трагически.

ПРОФИЛЬ: Почему?

Генис: Эта книга испортила мне жизнь. Я ждал школу, как жених невесту. Пошел 1 сентября 1960 года, и уже 2 сентября школа мне разонравилась. Человека, который больше всего на свете любит учиться, отдают в школу, которая делает все, чтобы человек ненавидел учиться. Я никогда этого не прощу.

ПРОФИЛЬ: Шварцу тоже не простили?

Генис: Ему простил, у него не было выхода. Он знал, что нет такой школы, но он писатель, он же сказки сочинял. …  Я бы хотел окончить школу Гарри Поттера и перейти в НИИЧАВО из «Понедельник начинается в субботу».

ПРОФИЛЬ: Кто ж не хочет!

Генис: Поэтому я всю жизнь сражаюсь со школой. Например, с литературой, которую изучают в школе. Я ведь, когда в школе учился, по программе ничего не читал. Знал все книги Белля, но так и не дочитал «Дубровского».

ПРОФИЛЬ: И не знаете, женился ли Дубровский на Маше?

Генис: Не знаю. Вся русская классика у меня была уже в университете, когда отошла обида. Интересно, что именно поэтому я столько сделал в педагогической сфере — я мстил школе за поруганные книги моего детства. Думаю, учителя литературы даже не понимали, что делают. Пушкин, Некрасов… Представляете, какие они разные? Но в школе они были абсолютно одинаковые, они боролись за народ. Представьте себе, кем для Пушкина был Пугачев? Довлатов написал, что для Пушкина он был как Берия. И какой же Пушкин был замечательный автор, если смог изобразить Пугачева с симпатией. Представьте, что мы Берию изображаем с симпатией. Пугачев сдирал кожу с офицеров и мазал их жиром ружья, чтобы не ржавели. Как и Берия, примерно так же. Но в школе все подавалось так, что мы были абсолютно уверены, что Пушкин на стороне Пугачева. Представляете, какая дикая концепция? Вот так и получилось с моей первой книжкой, которая на всю жизнь заразила меня любовью к утопиям. … И самое главное, что я так до сих пор и верю.

ПРОФИЛЬ: Верите в утопию?

Генис: И всегда ищу эту утопию, но обычно это связано с разочарованием.

ПРОФИЛЬ: Неудивительно, что дальше — Стругацкие.

Генис: Все и всегда. Что такое фантастика? Та же утопия. Сталинская фантастика была поразительная. Я встретил только одного человека в жизни, который знает те книги, которые я читал, — это Сорокин. Он считает, что это абсолютная чистота стиля, как мавзолей или метро. Чистая, полная, безумная… И тут появились Стругацкие. Они, конечно, тоже были полны смешных советских глупостей. Главный конфликт в их ранних книгах был между героизмом и супергероизмом. Борьба хорошего с лучшим. Но был и юмор. И они писали хорошо. Потихонечку создали свою утопию, «мир Полудня». И фишка заключалась в том, что это был мир, в котором я хотел бы жить — тогда и сейчас. В этом мире было одно свойство — работать интереснее, чем отдыхать. Понедельник начинается в субботу — это миф коммунизма. Самое смешное, что я верю в это до сих пор. Между игрой и работой я до сих пор не вижу разницы. И с тех пор я всю жизнь считаю, что самый интересный способ дружить — это вместе работать. Стругацкие замечательно живописали эту утопию. Потом они стали писать антиутопии, и чем дальше, тем хуже. Вообще, самое близкое изображение коммунизма, то, что Хрущев хотел сделать, у них. В этом смысле Стругацкие были главные защитники и идеологи коммунизма. Я успел сказать это Борису Натановичу. Ему не понравилось, потому что к тому времени он давно уже ни во что это не верил.

ПРОФИЛЬ: Стругацкие устарели?

Генис: Не знаю. Им Нобелевскую премию надо было дать. Не дали.

ПРОФИЛЬ: Дальше у вас «Жизнь животных» Брема.

Генис: Я родился в бедной ученой семье. Отец — профессор, мать работала в Академии наук, денег не было совершенно, все время сдавали бутылки. Но у мамы был доступ в академическую библиотеку, где давали книги домой. День рождения, мне 10 лет, пригласили гостей. И тут я заболел гриппом, да так, что отменили все. Чтобы меня утешить, мама принесла Брема. Это было 10-томное дореволюционное издание, каждый том мог продавить грудь. И мы весь мой день рождения провели в постели с Бремом, рассматривая картинки. Я бы остановил мгновение именно там…

ПРОФИЛЬ: Мы логично дошли до «Трех товарищей».

Генис: Когда убили Ленца, я вдруг заплакал. Впервые заплакал над книжкой. Это было неожиданно, я был совершенно потрясен — как такое можно сделать… со мной, с читателем! Мне было двенадцать. Отец потом сказал: «Я б тебя убил, если б ты не плакал». «Три товарища» — это был кодекс поведения в жизни и дружбе.

ПРОФИЛЬ: «Над пропастью во ржи» — тоже обязательная программа вашего поколения…

Генис: Вся американская литература — отдельная утопия. Никакого трагизма в американской литературе я не находил. Я находил сплошное счастье. Особенно у Хемингуэя в «Фиесте» — это же счастье! Меня не смущало, что герой — импотент. Так хорошо, весело, они все время пьют и гуляют. Опять же это была ода дружбе. Обратите внимание, что это все книги, в которых дружили мужчины, и которым женщины мешали. Не было любви. Может, потому что я еще маленький был?.. Я вот только во время нашего разговора стал об этом думать. Дело в том, что утопия невозможна с женщинами. Женщина сразу меняет ситуацию, это уже семья. Много вы видели утопий семейных? … Женщина всегда мешает утопии, потому что разъедает мужское сообщество. … Только что пришло в голову, например, «Тарас Бульба», очень люблю эту книгу, особенно начало. Не пускали женщин в Запорожье… «Тарас Бульба» — это русские «Три мушкетера». Лежит пьяный казак, раскинувшись на дороге, Тарас говорит сыновьям: «Как застало его похмелье, так он и рухнул, чтобы обойти нельзя было». Люблю! А еще дальше — пьяный казак пляшет, жарко, он говорит: сними кафтан… Тот отвечает: не можно снять. «Как сниму — так пропью». 

ПРОФИЛЬ: Все зло от женщин?

Генис: Они вносят эту самую сложность.

ПРОФИЛЬ: Гормоны…

Генис: В литературе нету гормонов. В литературе есть слова и образы. А гормоны — это ж неправда все. Я всегда был уверен, что литература — это не реальность. Меня не интересует литература, которая описывает реальность. Я всегда с презрением относился к правдоподобной литературе….

ПРОФИЛЬ: Получается, Даррелл у нас тоже утопия?

Генис: Даррелл придумал хитрую штуку: утопию сделал из своей семьи. У него ведь лучшая книжка называется «Семья и прочие звери». Он придумал себе семью, в которую можно играть по ролям. В его собственном семействе чего только не было — драмы, обманы, как у всех. Но в книгах, вроде бы автобиографических, все хорошо. У него было несколько жен. Но там нету жен. Там есть какая-то одна, которая все время любит птичек. Вместо семьи у него звери. И звери у него все страшно симпатичные. И людей нет несимпатичных.

ПРОФИЛЬ: Достоевский — у вас единственный отечественный классик.

Генис: Достоевский не был русской литературой.

ПРОФИЛЬ: Это как это?

Генис: Потому что был антисоветским писателем. Все «мои книги» прочитаны до 17 лет. Кроме русской классики. Мне даже в голову не приходило, что русскую классику тоже можно читать. Я читал только заграничную. Искренне был убежден, что вся русская литература была написана членами политбюро. Я считал, что Чайковский — член политбюро, Репин, Толстой… В каком-то смысле так оно и есть. Это сейчас мы такие умные, старые. А тогда это все была официальная советская культура.

ПРОФИЛЬ: «Братья Карамазовы»?

Генис: Я добрался до главы «Мальчики» под утро. Мне было столько лет, сколько им. Вскочил с постели, бегал от окна к постели, я рвал на себе волосы, думал: откуда он знает, что творится в душе тринадцатилетнего мальчика? Так точно он изобразил. У меня никогда больше не было такого приступа.

ПРОФИЛЬ: И это тоже утопия?

Генис: Еще какая. Мальчики Достоевского больше всего хотели что-то узнать, понять. Они были духовно интересны. И я представлял себе, что эта духовная жизнь где-то меня тоже ждет. Главной проблемой русского человека Достоевский считал его излишний идеализм. Так и сейчас в Москве, правда? Какая в нынешней Москве проблема — излишний идеализм (иронично). Хотят сделать революцию, чтобы все было честно и справедливо. Правда? «Братьев Карамазовых» я до сих пор считаю одним из двух лучших романов всех времен и народов. Великий роман. При всех моих схватках с Достоевским этот роман не отдам никогда.

ПРОФИЛЬ: Эренбург — почему?

Генис: Нормальный человек, если у него не было доступа к спецхрану, все узнавал из книги Эренбурга «Люди, годы, жизнь». Мое чтение приобрело более осмысленный вид, потому что я выбирал те книжки, о которых писал Эренбург. Кроме того, это справочник диссидента, мы выросли на ней все. Как вторая литература, та, которую не проходят в школе.

ПРОФИЛЬ: Ранний Валерий Попов…

Генис: …повлиял на меня больше, чем любой другой писатель, вне всякого сомнения. Он придумал способ писать, которому я, честно говоря, подражаю всю свою жизнь. У него было только смешное, только яркое, только интересное, все остальное вычеркивалось. Потом я узнал, гораздо позже, что это называется опущенными звеньями у Мандельштама. Это стало моим девизом, эти опущенные звенья. К чертовой матери все бытовые подробности, все, что может быть ватой. Надо выбросить все, что можно, выбросить, все, что неинтересно, скучно, и оставить только ту утопию, в которой тебе бы хотелось жить.

ПРОФИЛЬ: Невозможно же так писать всегда.

Генис: В этом тоже трагедия. Невозможно, но надо было…Ранние его книги я знаю наизусть. Когда мы встретились, я ему сказал: мы будем выпивать, и я буду каждый раз цитировать ваши книги. И я первый раз в жизни напился. Я вообще человек, умеющий пить, но я так напился, что потерял шапку. И Попова. Просто вы все не понимаете, как это здорово сделано. Про любовь ведь так трудно! Особенно когда мы подходим к физической части. С Довлатовым мы на эту тему говорили. Посмотрите на Лимонова, как у него это все омерзительно! А как Попов описывает? Женщина говорит мужчине: «Как ты себя чувствуешь? А меня?» Вот за это «А меня?» я ему все прощаю.

ПРОФИЛЬ: Вы уникальный человек: что- бы так восторженно про коллегу-современника…

Генис: Вообще странное дело, когда ты знаешь лично писателей, которые тебе нравятся.

ПРОФИЛЬ: Жаль, с Томасом Манном лично не удалось.

Генис: Он сыграл для меня роль, которую играет обычно «Война и мир» для американцев. Я закалял на нем волю. Президент Буш, только не этот, а настоящий Буш, старший, сказал, что он в 17 лет прочитал «Войну и мир», чтобы закалить волю.

ПРОФИЛЬ: Что ж там такого ужасного?

Генис: А вы как думали! Четыре тысячи человек, и все имена непонятны. Знаете, говорят, что самое страшное для американского читателя? Когда Аграфена Петровна оказывается… Грушенькой. Издевательство, да? Как понять, что это один человек? У них печатается сзади список, кто есть кто, потому что иначе понять невозможно. Для меня такой книгой была «Волшебная гора». Я знал, что Томас Манн — хороший писатель. И я подозревал, что он тоже имеет отношение к политбюро, потому что десятитомник Томаса Манна был в каждой районной библиотеке. Десять коричневых томов. Если бы вы знали, какие я приложил усилия, чтобы достать это десятитомник, и как он у меня зачитан теперь, в Америке уже. Булгаков же не мог стоять, сразу бы украли. А Томаса Манна не крали — значит, что-то было связано с политбюро. В советское время считали, раз он ругает американскую власть послевоенную, значит, наверное, наш. Томаса Манна я читал до истерики, это было так скучно.…

ПРОФИЛЬ: Экстрим!

Генис: Я читал изо дня в день, но… все время откладывал. И только когда до Нового года уже ничего не осталось, я читал подряд, с ненавистью, чтобы только закончить. Дал себе слово. Дочитал и сказал: вот теперь, падла, я до тебя в жизни не дотронусь.

ПРОФИЛЬ: И слова не сдержал.

Генис: «Волшебная гора» стала одной из моих самых любимых книг, потому что это утопия. Она — самая уютная книга о смерти. Господи, я даже хотел, чтобы у меня был туберкулез, чтобы жить в этом санатории. Я даже ездил в Швейцарию смотреть, где это происходит. И вы помните, как они там жили? Это была жизнь, наполненная сильными философскими рассуждениями, обзором мировой истории и очень вкусной едой. Вообще, говорят, у них аппетит всегда, у туберкулезных больных, поэтому по воскресеньям им давали все то же самое плюс жареного гуся. И Томас Манн стал моим любимым писателем после сорока.

ПРОФИЛЬ: А до сорока?

Генис: До сорока было разное! Знаете, с книгой вы должны встретиться, как с женщиной, вовремя. Тогда, когда все готово к зачатию. Иначе не получится. Думаю, вся западная литература была приспособлена к этому зачатию, потому что она вся была… современной, живой, говорила нашим языком, а не пушкинским. Поэтому мы так легко воспринимали западную литературу. Когда я пришел в университет, курс «История зарубежной литературы» мне казался смешным. Преподавательница, очень милая женщина, когда начинала лекцию, говорила: «Лучше бы вы вышли». Потому что я знал все лучше нее еще в школе. Русская классика требует гораздо большего усилия. «Обломов», например, стал любимым, когда учился в университете и в пожарной охране работал.

ПРОФИЛЬ: Романтично.

Генис: Никакой романтики, это был очень выгодный ход. Женился в 20 лет, нужны деньги. На все экзамены приходил в пожарной каске. При этом волосы до плеч, я же был хиппи. А профессора в основном женщины… Что я мог получить, кроме пятерки? Круглый отличник, повышенная стипендия. Так вот, читаю «Обломова». И в это время возгорание, нужно отреагировать. Меня поставили с брандспойтом, идет струя 12 атмосфер, балку может перешибить. Наверху красят рабочие… А я как раз задумался, что Гончаров пишет лучше, чем все французы вместе взятые. И направил на них брандспойт.

ПРОФИЛЬ: Посбивал?

Генис: Как уток в тире. Потом они сказали, что, пока меня не уберут, они обратно не полезут. Кто-то взял ведро, залил пожар, больше меня не вызывали. Я продолжил читать Гончарова, и никто уже не мешал. Все пожарные все время пили и играли в домино, а я читал Кафку. Ложился в гараже на санитарные носилки, украденные из «скорой помощи». Сапоги кирзовые, уши у ушанки завязывал, надевал шарф на поясницу. Брал книгу и держал ее в варежках, потому что перчатки от холода не помогали. А как перелистывать страницы? Языком. И так я перелистывал страницы Кафки. Что может быть более диким и безумным? Так я понял, что абсурд — это довольно реалистичная картина.

ПРОФИЛЬ: «Моби Дик» в нашем разговоре в качестве мощного финала.

Генис: Недавно перечитывал в четвертый раз, но опять не дочитал. Как только дело доходит до романтики и героизма… у меня все пропадает. Зато начало — совершенно замечательное. Честно говоря, главная книжка у Мелвилла не «Моби Дик», а «Тайпи». Эта книга о том, как Мелвилл сбежал с корабля китобоев и попал на остров в Полинезии. На острове жили два племени: одно людоедов, а другое нет. Он не знает, какое ему попалось, и страшно переживает из-за этого. В праздник во время обеда достают из котла мясо, а это детская ручонка. Оказалось, что и те, и другие — людоеды. Именно там он нашел свой рай.

ПРОФИЛЬ: Опять утопия.

Генис: Настоящая утопия людоедов.

Беседовала Клариса Пульсон

СПРАВКА

Книги моей жизни:

Евгений Шварц. «Первоклассница»

Аркадий и Борис Стругацкие. Все произведения

Джером К. Джером. «Трое в лодке, не считая собаки»

Александр Дюма. «Три мушкетера»

Альфред Брем. «Жизнь животных»

Дореволюционные подшивки «Вокруг света»

Эрих Мария Ремарк. «Три товарища»

Джером Д. Сэлинджер. «Над пропастью во ржи»

Джеральд Даррелл. «Моя семья и другие звери»

Федор Достоевский. «Братья Карамазовы»

Илья Эренбург. «Люди, годы, жизнь»

Валерий Попов. Ранние произведения

Томас Манн. «Волшебная гора»

Герман Мелвилл. «Моби Дик»

http://www.profile.ru/pryamayarech/item/78666-ee-velichestvo-utopiya

+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

Страница в Википедии

Александр Генис родился в Рязани, 11 февраля 1953 (64 года) вырос в Риге. Окончил филологический факультет Латвийского университета.
В 1977 году эмигрировал в США, живёт в Нью-Джерси.

Более двадцати лет Александр Генис работает на Радио «Свобода», где ведёт передачу «Американский час»; в «Новой газете», сотрудничает с рядом сетевых и печатных периодических изданий. Генис — автор и ведущий телецикла «Письма из Америки». На протяжении многих лет публиковался в тандеме с журналистом Петром Вайлем. Плодотворно сотрудничает с русскоязычными СМИ России и Америки: «Радио Культура», телеканал «Культура», работал в эмигрантской газете «Новый американец», которую издавал Сергей Довлатов.

Его книга «Довлатов и окрестности» по данным 2016 г. имела 6 изданий на русском.^[1]

Александр Генис — член редакционного совета журнала «Иностранная литература». Сын Александра Гениса, Дэниэл Генис (род. 1978), американский литератор, критик и журналист.

Произведения 

Книги 

• Генис А. А. Американская азбука (2000)
• Генис А. А. Пейзажи (2002)
• Генис А. А. Трикотаж (2002)
• Генис А. А. Шесть пальцев (2009)
• Генис А. Фантики /  Александр Генис. — М. : Астрель : CORPUS, 2010. — 192 с. : ил. (ООО «Издательство Астрель»)
• Генис А. Колобок и др. Кулинарные путешествия /  Александр Генис. — М. : Астрель : CORPUS, 2010. — 416 с. (ООО «Издательство Астрель»)
• Генис А. А. Странник (2011)
• Генис, Александр Александрович. Обратный адрес : автопортрет / Александр Генис. — Москва : Издательство АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2016. — 444, [4] с. — (Уроки чтения).

Книги-эссе о литературе и культуре 

• Генис А. А. Вавилонская башня
• Генис А. А. Довлатов и окрестности: филологический роман. М.: Вагриус, 2001. — 288 с.
• Генис А. А. Иван Петрович умер
• Генис А. А. Билет в Китай
• Генис А. А. Частный случай
• Генис А. Довлатов и окрестности / Александр Генис. — М. : Астрель : CORPUS, 2011. — 736 с. (ООО «Издательство Астрель»). Дополненное издание включает расширенный вариант сборника «Частный случай».
• Генис, Александр Александрович. Уроки чтения : камасутра книжника / Александр Генис. — Москва : АСТ,  2013. — 349, [3] с. — (Проза Александра Гениса.)
• Генис, Александр. Космополит. Географические фантазии / Александр Генис. — Москва : АСТ: CORPUS, 2014. — 512 с.

Совместно с Петром Вайлем 

• Современная русская проза
• Потерянный рай
• Вайль, Петр. 60-е. Мир советского человека / Петр Вайль, Александр Генис. — Москва: АСТ: CORPUS, 2013. — 432 с.
• Русская кухня в изгнании
  • Пётр Вайль, Александр Генис. Русская кухня в изгнании. — Corpus, 2013. — 224 с. — 3000 экз. .
• Родная речь
• Американа

Радиопрограммы

Александр Генис с 1984 года сотрудничает с Радио Свобода. Является редактором и ведущим программы «Американский час Поверх барьеров» в Нью-Йорке^[2].

• Поверх барьеров — Американский час. Еженедельная авторская культурологическая программа Александра Гениса на Радио «Свобода»^[3].
• Довлатов и окрестности — Цикл передач А. Гениса на Радио «Свобода», март — апрель 2007^[4].

Примечания

Ссылки 

• Официальная страница Александр Генис в социальной сети Facebook
• Александр ГЕНИС
• Александр Генис (США)
• Вайль и Генис как отцы-основатели
• П.Вайль и А. Генис в «Библиотеке Мошкова»
• «Шесть пальцев» Александра Гениса, Русский Базар, 5 — 11 февраля, 2009. Автор Нина Аловерт
• «Некрологи» с Александром Генисом
• Александр Генис, «Заповеди»
• С. Костырко. Четки. «Новый мир», 9, 2009
• Когда мы были молодыми. Интервью с молодым пожилым человеком Александром Генисом. 2002
• Александр Генис: Никто не остается самим собой. Все меняется, все двигается. Видео-интервью на портале RUNYweb.com — Русский Нью-Йорк онлайн
• «Американская Азбука» А. Гениса на портале MNHTTN MAG
• Принцип вежливости Александра Гениса: «Я ни разу не оставил письмо без ответа»