Флаг Партии пенсионеров России
Придумано неплохо
Кормилец местных поселенцев
ПФРФ в Абакане
Макет строящегося музея
Славлю трижды, которое будет
Временно приостановлены публикации на моих страницах
20.3.2017
Всвязи с необходимостью профилактических мероприятий медицинского характера, моя работа временно приостановлена.
Олег Козлов
Опубликовано: 20 марта 2017 06:03
Последние изменения: 20 марта 2017 07:03
20.3.2017
Архивное фото
В ряде городов Германии в воскресенье прошли массовые акции в поддержку единой Европы, сообщает Deutsche Welle. Во Франкфурте-на-Майне на демонстрацию вышли около 3 тысяч человек, акция в Берлине собрала 2 тысячи. Подобные мероприятия прошли также Дрездене, Лейпциге и Гамбурге.
#Berlin Tausende bei @PulseofEurope trotzen dem Regen & senden ein starkes proeurop. Signal für ein vereinigtes & demokratisches #Europa
По словам организаторов, на фоне избрания Дональда Трампа президентом США и решения Великобритании о выходе из ЕС необходимо высказаться в поддержку единой демократической Европы. Они выступают против политиков-популистов, призывающих свои страны к выходу из Евросоюза.
Wie geil #Frankfurt ist…
На прошедших 16 марта парламентских выборах в Нидерландах выступавшая за выход из Евросоюза партия крайне правого политика Герта Вилдерсапотерпела поражение. В конце апреля-начале мая пройдут президентские выборы в Германии, на сентябрь намечены выборы в парламент Германии. В обеих странах довольно сильны позиции ультраправых политиков.
Опубликовано: 20 марта 2017 06:03
Последние изменения: 20 марта 2017 06:03
19.3.2017
Beatles как восковые идолы. Берлин
Беседа с Артемием Троицким
Хедлайнер двенадцатого выпуска программы «Музыка на Свободе» – снова главная группа мирового рок-н-ролла и наше музыкальное все The Beatles. Рок-критик Артемий Троицкий продолжает сентиментальное путешествие в прошлое и свой рассказ о влиянии «жуков» на Россию.
Продюсер трогательного проекта «Благодарная Россия – Beatles» Алексей Лямин передал мне не только альбомы Abbey Roadъ и «Русский Revolver«, но и еще несколько пластинок, которые я прокомментирую чуть более поверхностно. Во-первых, это альбом Юрия Морозова. Юрий Морозов – малоизвестный в широких кругах, но абсолютно легендарный персонаж питерского рока, фактически отец самодеятельной рок-звукозаписи, уже, увы, покойный.
Бог с ним, с месседжем, зато это была настоящая музыка свободы
Он записал порядка 50 альбомов, начиная аж с 1973 года. В их числе есть пластинка «Юрий Морозов исполняет песни Beatles«. Альбом вышел в 2006 году и содержит записи, сделанные с 1974 по 1995 год. Материал там довольно разношерстный: есть инструментальные версии, есть песни на оригинальном английском языке и есть песни, которые Юрий Морозов записал на русском с собственными текстами. В частности, песня «Желтое на зеленом». А что за оригинал, я думаю, вы догадаетесь не без труда – это авторская версия песни You can’t do that. Текст не имеет к ливерпульцам никакого отношения и напоминает, скорее, творчество Майка Науменко.
Юрий Морозов: «Желтое на зеленом»
Почему именно Beatles оказали такое невероятное влияние не только на русскую музыку, но и на всю российскую – точнее, советскую – молодежь. Дело, в первую очередь, наверное, в изумительном мелодическом характере песен славной четверки. Если мы вспомним ранний рок-н-ролл, рок-н-ролл 1950-х годов – Элвиса Пресли, Чака Берри, Литтл Ричарда и так далее, – то, в общем-то, нетрудно заметить, что эта музыка не слишком сильно цепляла молодых строителей коммунизма. Даже стиляги, передовой отряд прозападной молодежи, во второй половине 50-х продолжали слушать оркестры Глена Миллера, Дюка Эллингтона и прочий джазовый свинг.
Юрий Морозов. Архивное фото
Почему так произошло? По моей теории, как раз из-за того, что собственно мелодический элемент в рок-н-ролле всегда был в большой степени задавлен могучим ритмом, драйвом, сексом и всем чем угодно. Никакой напевности в помине не было, и для русского уха это звучало чуждо и слишком экзотично. А у Beatles этого афроамериканского «сумбура вместо музыки» не было, а были все-таки в первую очередь потрясающие мелодии – и именно эти мелодии вкупе с прическами, вкупе с молодыми задорными голосами, вкупе с тем, что эти ребята были англичанами, представителями свободного мира, собственно, и породило красивейший миф о Beatles.
Неудивительно, что очень многие песни Beatles у нас не понимали, текстов никто не знал. Я с этим столкнулся сам, потому что как раз, будучи подростком, любил переводить тексты песен, и ко мне часто обращались и спрашивали: о чем это они вообще поют? Я рассказывал, о чем поют, но это никому особо не было нужно, поскольку хватало радости приобщения к волшебной музыке и светлым голосам, пусть даже и на совершенно незнакомом языке. Бог с ним, с месседжем, зато это была настоящая музыка свободы. Именно поэтому, наверное, довольно много имеется инструментальных версий песен Beatles в исполнении русских артистов. В частности, дуэт гитаристов из Петербурга Владимир Ткаченко и Виктор Молчанов выпустили альбом Double Fantasy в 2008 году – вновь с продюсером Алексеем Ляминым.
Ткаченко и Молчанов вместе идут по дороге Beatles
Следующая группа, исполняющая инструментальные версии песен Beatles, называется PuttinBeatles – не подумайте чего стремного, к Владимиру Путину это не имеет никакого отношения, а просто putting от глагола to put – «надеть, положить». PuttinBeatles – это инструментальный квартет во главе с гитаристом Сергеем Чипурновым и аккордеонисткой Оксаной Короткой, которые наигрывают песни Beatles. Интересно еще то, что с ними сотрудничают знаменитый аккордеонист Федор Чистяков из группы «Ноль» и Наиль Кадыров на бас-гитаре – тот самый, который играл в том числе и в «Аквариуме». В их исполнении представлю песню, знаковую для нашей страны, – Back in the USSR.
Возвращение в СССР под гармошку
В свое время (1968 год) эта песня, написанная, по словам ее автора Пола Маккартни, просто как пародия на Back in the USA Чака Берри, породила в USSR совершенно абсурдную легенду. Якобы в 1966 году, пролетом из Японии (или в Японию), Beatles остановились на несколько часов в аэропорту Шереметьево и дали концерт, на котором присутствовали члены Политбюро и прочее высшее начальство. Именно фактором «Политбюро» и заслонами КГБ все, уверявшие меня в правдивости этой версии, объясняли свое личное отсутствие на «закрытом» концерте – зато у каждого там побывал близкий друг или родственник…
Сергей Чипурнов присутствует еще в одном дуэте – Поляков и Чипурнов. Владимир Поляков и Сергей Чипурнов, альбом «Поляков и Чипурнов играют Beatles» 2005 года, песня Things We Said Today. У Beatles в оригинале вышла в альбоме A Hard Day’s Night еще в 1964 году и по праву считается одной из самых изысканных их мелодий.
Cпасибо еще раз Алексею Лямину за его битломанское подвижничество!
Плей-лист программы «Музыка на Свободе» (выпуск 12):
1. The Clang Group (UK). Acre Lane, LP Practice
2. Noura Mint Seymali (Mauritania). Arbina, LP Arbina
3. Jason Sharp (Canada). A Boat Upon Its Blood Pt.2, LP A Boat Upon Its Blood
4. Юрий Морозов (Россия). Желтое на зелёном, LP Юрий Морозов исполняет песни Beatles
5. Владимир Ткаченко и Виктор Молчанов (Россия). The night before, LP Double Fantasy
6. PuttinBeatles (Россия). Back in the USSR, LP Puttin on The Beatles Style
7. Поляков/Чипурнов (Россия). Things We Said Today, LP Играют Beatles
8. The Montecristos (UK). Pussywhipper, LP Born to Rock n Roll
9. The Montecristos ft.Mark Almond (UK). Brand new Cadillac, LP Born to Rock n Roll
10. Goblin (Italy). Suspiria, LP Suspiria
11. Eliza Carthy & The Wayward Band (UK). Fade And Fall (Love Not), LP Big Machine
12. Jack Name (USA). Werewolf Factory, LP Weird Moons
13. LXMP (Poland). Brasilia, LP Žony w praci
Музыкальный критик, автор и ведущий программы «Музыка на «Свободе».
Опубликовано: 20 марта 2017 05:03
Последние изменения: 20 марта 2017 06:03
19.3.2017
Хиоши, «Золотое посмешище»
Стрит-арт-художник Хиоши выставляет свои работы на улицах Петербурга с 2013 года. Многие из этих арт-объектов посвящены острым проблемам российской современности. Среди них скворечники в форме церкви и в форме панельного дома, мухи-омоновцы, защищающие урну от мух-оппозиционеров, скульптурная композиция, изображающая семью за просмотром Первого канала. Одна из последних работ Хиоши посвящена вмешательству религии в светскую жизнь: на панно под названием «Я несу свет» изображен астроном, которому мешает смотреть на звезды священник.
Хиоши, «Скворечник и церковь»
О социальной миссии уличного искусства и продуктивной злости Хиоши рассказал в интервью Радио Свобода.
– Вы занимаетесь стрит-артом с 2013 года. А что подтолкнуло вас к такой форме самовыражения?
Мне захотелось сделать что-нибудь, что было бы таким же омерзительным, как и этот безвкусный олимпийский монумент
– Меня подтолкнули события, которые происходили тогда в России. Дела в стране были не очень, тем не менее очень много денег сливалось на строительство олимпийских объектов. Я находился в очень подавленном, депрессивном настроении, и решающим стал такой момент: я шел по Невскому проспекту и обнаружил на одной из пешеходных улиц монумент совершенно безобразной формы, который был выкрашен в цвета спортивных костюмов Bosco, такой китчевый объект, который отсчитывал время до открытия Олимпиады в Сочи. Он совершенно не гармонировал с окружающим пространством. На тот момент среди близких мне людей было очень много художников – не из круга стрит-арта, скорее художников в классическом понимании. Все это вместе вылилось в мое желание выразить свое негодование относительно всего этого олимпийского движения. Я захотел как-то отреагировать на такое безобразие каким-то своим безобразием. Мне захотелось сделать что-нибудь, что было бы таким же омерзительным, как и этот безвкусный олимпийский монумент.
– Так родилась работа Fragile, я правильно понимаю?
Он только родился, посмотрел, что происходит вокруг, и решил долго не тянуть
– Да. Идея была такая: у нас в России есть люди, которые не хотят зарабатывать, например, строительством газопроводов или организацией государственных стартапов в Сколково, люди, которые хотят заниматься не только стройкой, газом и нефтью и не только тем, чтобы воровать деньги из бюджета. И вот я представил себе человека, который родился в этой стране, и хотел бы посвятить искусству или физике, но понимает, что здесь это вряд ли возможно, и попытался изобразить его в своей инсталляции. Меня спрашивали, не был ли это своего рода автопортрет. Да, пожалуй, я именно себя изобразил в роли висящего в петле младенца. Он только родился, посмотрел, что происходит вокруг, и решил долго не тянуть.
– Это довольно тяжелый образ, да и сама скульптура была очень массивной. Сложно ли было ее устанавливать?
Несмотря на всю мою лютую неприязнь к Олимпиаде в России, те ребята, которые участвуют в Паралимпиаде, вообще никаким образом не заслужили моего негатива
– С этой работой сложности были на протяжении всей ее истории. Я не имел совершенно никакого опыта создания таких вещей, на тот момент мне до художника было очень далеко. Но, к счастью, на помощь пришли знакомые художники, с которыми я проконсультировался. А когда я уже понимал, как все это делается, я стал сомневаться, правильно ли поступаю, что собираюсь показать это людям, не бросаю ли я еще одну щепотку песка на ту чашу весов, со мнением, что современное искусство – это просто какой-то мусор. Я очень тянул, шлифовал мелочи, но в итоге посмотрел на этого ребенка в петле и подумал: «Нормально. Люди смотрят телевизор, видят достаточно трэша, их этим не удивить». Единственное, что я решил поменять, – это место для установки объекта. Я несколько раз проходил мимо того уродского монумента с часами и в какой-то момент обнаружил, что часы отсчитывают время не только до начала Олимпиады, но и до открытия Паралимпиады. И несмотря на всю мою лютую неприязнь к такому явлению, как Олимпиада в России, я подумал, что те, ребята, которые участвуют в Паралимпиаде, вообще никаким образом не заслужили моего негативного отношения. И я решил перенести инсталляцию на несколько кварталов, чтобы не задеть тех людей, которых я бесконечно уважаю. Я был готов ко всему, ожидал, что меня заберет полиция, начнут пинать прохожие. Но я не был готов к свисту и аплодисментам. Когда я установил свою работу, люди начали хлопать.
– Одна из ваших последних работ посвящена теме, которая, мне кажется, в последнее время не оставила в стороне ни одного петербуржца. Это роль религии в светском государстве. Речь идет о работе под названием «Я несу свет», на которой изображен астроном, чей телескоп окропляет святой водой священник. Эта работа была вдохновлена историями с Пулковской обсерваторией и с Исаакиевским собором?
Хиоши, «Я несу свет»
Общество насильно подгоняют в сторону церкви, людей гонят в храмы палками
– Здесь все в комплексе. У меня очень мало времени на то, чтобы делать арт, это не мое постоянное занятие, это не моя работа. И чтобы я занялся какой-либо инсталляцией, нужно, чтобы проблема меня очень жестко цепляла. Так и получилось с работой «Я несу свет». Мне кажется, что общество насильно подталкивают в сторону церкви, людей гонят в храмы палками. Мы достойны гораздо лучшего, чем просто сидеть на нефти, молиться Богу и ничем больше не заниматься. Когда мне попадаются интервью Илона Маска или какого-нибудь популяризатора науки, я поражаюсь, насколько эти люди заряжены на жизнь, на прогресс. Они воспринимают мир как какую-то мастерскую, которую можно расширить и улучшить. Они говорят: мы можем жить еще лучше. А мировоззрение людей в России, у которых есть власть, совсем другое: вокруг нас враги, они живут в гнилье, они живут неправильно, а мы духовные и будем жить хорошо. Мне такая позиция просто омерзительна.
– Изменилось ли за то время, что вы занимаетесь стрит-артом, ваше восприятие действительности? Стало ли больше или меньше продуктивной злости? И стало ли сложнее работать в смысле отношений с полицией и коммунальными службами?
Стрит-арт в том виде, в котором я его делаю, – это самое скучное и самое неадреналиновое занятие, которое только можно себе представить
– Как только у меня пропадет злость, я просто перестану работать, для меня искусство – это способ выразить негодование. Даже если я делаю иногда какие-то положительные работы, они все равно создаются на фоне общего негодования по поводу системы, в которой мы живем. А что касается взаимодействия с коммунальными службами, полицией и обществом вообще, то из всех вещей, которыми я занимаюсь, стрит-арт – самое скучное и самое неадреналиновое занятие, которое только можно себе представить. Первое время я волновался, мне было страшно делать ту инсталляцию с ногами и младенцем. Я по-настоящему боялся, не мог уснуть ночью перед установкой скульптуры, все думал про завтрашний день. Но все получилось очень легко, и я понял, что можно выходить на улицу и делать все, что хочешь, хоть в пять вечера, хоть полдень. Я могу установить работу прямо в толпе людей, и люди меня просто не заметят. Например, я устанавливал скульптуры в виде мухи, фотографирующей конский навоз, недалеко от Эрмитажа, прямо на пешеходном переходе, вокруг была огромная толпа, и отреагировали только какие-то туристы, которые похлопали меня по плечу, дали понять, что им работа нравится. Словом, обычно никто не мешает, а могут даже похвалить, большой палец показать.
Хиоши, «ИнстаМушка»
Единственная проблема – мои работы исчезают с улицы. Иногда я и сам согласен, что работа жесткая, что как-то не к лицу она городу, и ее лучше убрать. Но в некоторых случаях мне кажется, что, наоборот, как раз в этом месте такая штука очень даже в тему и никому не мешает. Например, объект, изображающий семью, которая ужинает и смотрит телевизор. Я его установил в глухом месте на окраине города, там даже домов уже нет. Но скульптуру оттуда убрали буквально через неделю, совершенно непонятно почему.
Хиоши, «TV dinner»
– У вас есть работы по самым разным острым проблемам – про чиновников, которые отправляют детей учиться на Запад, про продуктовое эмбарго, про «закон Яровой». А как бы вы могли охарактеризовать свои политические взгляды? Есть ли у вас какие-то политические симпатии, может быть?
Человек ходит по разбитому полу, но при этом пытается выгнать соседей и пытается отжать их квартиры. Это выглядит мерзко и тупо
– Я не знаю, как называются такие политические предпочтения, но я считаю, что человечество делает только две прекрасные вещи: первая – это искусство, и вторая – это наука. И я считаю, что человечество должно заниматься усиленно вот этими двумя вещами. Потому что наука – это такая вещь, которая движет человечество вперед, а искусство – это та вещь, которая людям позволяет не забыть, что они должны оставаться людьми. К тому же искусство помогает «оформить» науку. Например, изобрели беспилотный автомобиль, но чтобы он не выглядел как ВАЗ-2101, приходит человек от искусства и придумывает ему дизайн.
Мои политические взгляды заключаются в том, что у нас не должно быть главенства чиновников или главенства духовенства, или главенства строительства. Война – это вообще лютый бред! Тратить огромное количество денег на войну, когда у людей даже дорог нет, чтобы добраться до своего села, – самая идиотская идея, которая только может прийти в голову! Люди занимаются присоединением чужих кусков суши, когда не навели порядок даже на своей территории. Если уменьшить государство до размеров квартиры, то получится, что человек ходит по разбитому полу, но при этом пытается выгнать соседей и отжать их квартиры. Это выглядит мерзко и тупо.
Хиоши, «Право на тайну переписки: сотрудник спецслужб перечитывает любовное послание молодого человека адресованное не ему».
– Многие из тех людей, с которыми мне удалось пообщаться за последний год, – гражданские активисты, художники, правозащитники – говорили о чувстве разочарования, которое настигло их после 2014 года, о том, что опускаются руки. Верите ли вы, что в России еще можно что-то изменить через гражданские инициативы, политические кампании, через искусство, в конце концов?
Неужели им приятно управлять тем безмозглым, грязным, голодным отрепьем, к которому они хотят скатить наше общество?
– Я верю, что это возможно. И есть люди, которые нам показывают, что вещи меняются. Если говорить о Петербурге, то это, например, небольшая группа депутатов в Заксобрании, это люди, которые не участвуют в массовой истерии и продолжают гнуть свою линию. Это упрямство достойно уважения, и этими людьми я восхищаюсь. Что касается России в целом, то без фамилий не обойтись – это Навальный, который продолжает рвать на тряпки людей, погрязших в коррупции. Коррупция – это самое омерзительное, чем может заниматься чиновник. Ему дают ведро и просят донести воды, но пока чиновник несет воду, остается только на донышке, а этим надо напоить всю деревню.
Хиоши, «Мухи играют в людей»
У меня всего одна жизнь, и мне хочется ее прожить как-то более эффективно, чем в России
Но ведь чиновники должны понимать, что чем богаче будет российский народ, тем больше они соберут налогов и тем богаче будет государство и сами чиновники. Неужели им приятно управлять тем безмозглым, грязным, голодным отрепьем, к которому они хотят скатить наше общество? Неужели для них будет большая честь поехать на какое-нибудь собрание в ООН или на экономический саммит в Европу и сказать «Привет! Мы управляем россиянами». А им в ответ: «О боже, россияне – это те голодные, грязные люди, которые живут в покосившихся избушках…» Неужели им не хочется услышать: «О, россияне – это те чуваки, которые первые отказались от нефти и изобрели атомный двигатель холодного синтеза размером с чемоданчик, крутые чуваки, которые слетали на Марс…»?
Хиоши, «Кормление»
– Можно ли сказать, что вы хотите жить в России, не хотите уезжать?
– Нет, я очень хочу уехать, просто потому, что мне жалко своего времени. У меня всего одна жизнь, и хочется ее прожить как-то более эффективно, чем возможно в этой стране. В России очень много буксуешь, очень много вещей хочется сделать, и ты даже их делаешь, но при этом взамен ты вообще ничего не получаешь, то есть ты это делаешь из альтруизма. К счастью, таких альтруистов много: мне приносит огромное удовольствие читать, например, комментарии под видеороликами на «Ютьюбе», которые вкладывают люди с категорически оппозиционной точкой зрения. Я читаю и думаю: боже мой, да я не один такой! И эта общность, эта поддержка помогает мне не отчаиваться.
«Но ведь чиновники должны понимать, что чем богаче будет российский народ, тем больше они соберут налогов и тем богаче будет государство и сами чиновники.»
А вот и неправильно. Чиновники-то как раз очень хорошо понимают, что если перестать грабить народ, то получать таких баснословных дохдов как сегодня, они не смогут.
Опубликовано: 20 марта 2017 05:03
Последние изменения: 20 марта 2017 05:03
19.3.2017
________________________________________________
Некий философ неожиданно приглашен прочесть лекцию в Мюнхене. Он удивлен. Человек уже не молодой, двадцать лет заведует самой незаметной кафедрой университета Осаки. Поляк по национальности, он получил степень в Штатах и много лет тянул лямку непопулярной темы философии марксизма в холодной Северной Дакоте, пока падкие на экзотику японцы не предложили ему кафедру, принятую тут же и с восторгом.
Он приезжает в Мюнхен — покинув Японию первый раз за семь с половиной лет (чего сам он, конечно, не помнит: предыдущая поездка на похороны двоюродного брата в Остин была очень скучна). Лекцию переносят со среды на четверг, философ узнает об этом, явившись в тесном для него костюме в пустой и гулкий лекционный зал. Неприятно удивленный, он отказывается от услуг ассистентки кафедры — она хотела бы сопровождать его по городу, и заходит в кафе на углу.
Философ прекрасно знает немецкий, хотя несравненно больше читает и пишет на этом языке, чем говорит. Он ведет, тем не менее, спецкурс по по теории исторического процесса исключительно по-немецки, имея по этому поводу сложные переговоры с университетом перед началом каждого года. Сухой и академический, его немецкий немедленно отказывает в шумном и людном месте, философ с трудом понимает людей вокруг, а, оглядываясь, видит, что попал скорее в пивной бар — везде блестят высокие кружки и запотевшие стаканы. Он просит чаю, красивый худой официант в черном, похожий лицом на молодого верблюда, говорит быстро и жестикулирует, как будто играет сложную пьесу на клавесине. Чаю в этом кафе не подают, но, почти пританцовывая, официант приносит заказ, это его, официанта, любимый сорт домашнего чая. Стесненный костюмом, философ чувствует себя очень глупо, видя на подносе крошечный чайник и кофейную — чайных здесь нет — чашку. Как только философ делает первый глоток, отвратительно пахнущий имбирем и корицей, он вдруг понимает, что испытывает сильное физическое влечение к официанту. Смущенный и растерянный, он пьет и смотрит, как официант, заложив узкую наманикюренную руку за спину, слушает молодую даму с ребенком, медленно покачивая головой в ответ: красиво наклоняя ее влево, потом вправо. С ужасом философ думает, что, если и на самом деле является геем, ему придется строить свою жизнь с самого начала совершенно. Он вспоминает жену-японку, взрослого сына, свою кафедру и студентов, резко встает, оставляет мелочь на столе и поспешно идет к выходу.
Ночью в его номер последовательно стучат (и он открывает каждый раз): два корейца с грязными рюкзаками и какими-то веревками, через час — пьяные девицы, роняющие пивную пену с горлышек бутылок и говорящие с сильным австралийским акцентом, как только он засыпает — солидный господин, которого сопровождает носильщик. У последнего есть мастер-ключ, так что философ сталкивается с этими двумя уже в гостиной. Выпроводив их, он добирается до кровати, почти засыпает, но отвратительно-внезапно звонит телефон — портье хотел бы извиниться за неудобство и предложить одну ночь бесплатно за счет отеля. Философ посылает портье к черту на очень удобном для этого немецком языке, хотя с ним говорят по-английски.
Утром, совершенно разбитый, он открывает лекцию с трехминутным опозданием. Стараясь не смотреть на молодых людей в зале, он долго перебирает бумаги, а подняв глаза, упирается взглядом в молодого человека в первом ряду, который глядит в ответ с нескрываемым скепсисом. Понимая, что студент специально сел в первый ряд, чтобы спорить и задавать вопросы, философ чувствует, как пуста в этот момент его голова, пуста совершенно. У студента из первого ряда большая родинка в уголке брови, из нее растут волосы. Глядя на родинку, философ думает о том, какая это бровь — левая или правая. Если бы это была моя родинка, рассуждает он, какая бы это была сторона, какая рука? Оставив бумаги, в молчании вежливой аудитории, философ долго рассматривает свои руки, спускается с кафедры и выходит на улицу, а через квартал видит человека на странном, как бы двухэтажном велосипеде. В отель философа привозит полиция.
Следующим утром его провожают к завтраку, в большом зале холодно, и он, с трудом подбирая слова на ставшем чужим и ломаным немецком, просится в тепло. Не до конца его понимая, управляющий отеля сам отвозит его в аэропорт, и через три часа философ уже летит в Манилу. На Филиппинах, причиняя своей беспомощностью множество проблем всем, кто встречается ему на пути, он довольно быстро теряет багаж, деньги и документы. Цепочка случайных событий приводит его на один из самых незаметных из тысяч филиппинских островов. Немец по имени Отто — хозяин дайв-центра, берет его на работу: философ, хоть и совершенно забыл об этом, в Японии занимался дайвингом — с подачи жены — и весьма серьезно.
Работается и живется ему легко, Отто не платит денег, но покупает все необходимое. Философ живет в каморке, сквозь пол которой видна вода лагуны, и ныряет в неизменно драном гидрокостюме: ему отдают снаряжение, которое нельзя больше сдать в аренду. Обедает философ всегда в кафе напротив дайв-центра, за что Отто платит помесячно небольшую сумму. Хозяин кафе — улыбчивый трансвестит-метис — однажды пробирается в каморку философа ночью. Каким-то образом это становится известно всей деревне, но случилось что-то или нет, не знает, кажется, никто, и в первую очередь — философ. Он не знает также, что жена ищет его с первого дня, ищет, занимаясь этим как работой — аккуратно, по восемь часов в день, стараясь начать и прекратить поиски точно в одно и то же время, так как очень боится сойти с ума. Ищет одна, тогда как их сын совершенно уверен — отца нет уже в живых. После нескольких совершенно бесплодных лет поисков (дважды за это время она была на Филиппинах, но оба раза — не там) жена философа едет в родную деревню на Хонсю, чтобы заказать службу по усопшему в буддистском храме. По окончании службы, внезапно для себя, она совращает немолодого настоятеля, хотя все эти годы в поисках мужа вела совершенно целомудренную жизнь. Ровно в то мгновение, когда голый и потный монах пытается напоить ее водой (у жены философа — истерика), философ просыпается в своей каморке. Он надевает гидрокостюм и маску, неспешно заводит хозяйский скутер и мчится на нем через ночь, прыгая с волны на волну и каким-то чудом сохраняя направление — точно на маленький храм прибрежной деревеньки японского острова Хонсю, когда же кончается топливо, философ спокойно засыпает на руле. Через два дня его вместе со скутером прибивает к острову, где арендует бунгало немолодой рантье, только что переживший бурный разрыв отношений. Заметив тело философа (тот сильно обгорел и обезвожен), рантье бросается в воду, тащит, толкает скутер, с трудом волочит философа в бунгало (старый гидрокостюм ползет и рвется под руками), где успешно пытается напоить соком и мажет ожоги кремом от солнца. Одинаково обессиленные: к одному из них жизнь только начинает возвращаться, второй — на грани сердечного приступа от переутомления, они засыпают на одной подушке. Ни рантье, ни философ никогда не узнают, что уже виделись в Мюнхене — мельком — много лет назад.
Известная в узких кругах фонолог В. очень поздно и совершенно случайно узнает о смерти родной тетки. С теткой они никогда не были близки, услышав в чужой беседе о смерти некой Н., В. не обращает сначала внимания, и только через неделю вспоминает, что Н. — двоюродная сестра отца и, кажется, ее единственный старший родственник. В. звонит на кафедру, где всю жизнь проработала Н., ее долго не могут понять, разочарованная, В. вешает трубку; однако уже через несколько минут ей перезванивает некто Ч. — адвокат, душеприказчик Н; еще через несколько минут В. читает с экрана смартфона завещание Н.: В. достается дом в Речной Стране — небольшой деревушке, три часа по шоссе на запад и в горы; из завещания она понимает, что провела в этом доме как минимум одно лето; тем не менее В. не сохранила об этом никаких воспоминаний. В выходные В. берет в агентстве машину — породистый крошечный джип с широкими колесами; в Речной Стране очень быстро находит нужный адрес. Дом Н. арендует большая семья, их контракт истекает через четыре года; обеспокоенные, они пытаются убедиться, что В. не собирается продавать дом или нарушать их уклад иным образом. В. успокаивает их, как может; насупив мохнатые брови, глава семьи проводит ее длинным коридором к двери в запертую комнату, которую Н. оставила за собой; у В. нет ключа, но вызванный из деревни слесарь легко отпирает замок. Комната почти пуста — точный, двадцатилетней давности, слепок привычек и вещей Н.: рабочий стол, узкая кушетка, CD-плеер и лампа на столе; одна стена сильно отсырела. На грубой полке — модный тогда роман, несколько справочников по садоводству и модель корабля в бутылке. В., действуя решительно, но наугад, что совершенно ей не свойственно, укладывает в дорожную сумку шерстяной плед с кушетки (он пахнет плесенью и липнет к рукам), бутылку с полки, осторожно закрывает дверь, просит слесаря запереть замок; жильцы длинно смотрят ей вслед, когда В. разворачивает джип на слишком узкой гравийной дорожке. В. гонит домой без остановки, иногда с тревогой поглядывая на уровень топлива; когда она паркуется у общежития, желтая лампочка горит уже очень давно. Бросив машину незапертой, В. поднимается к себе; плед в сумке окончательно расползся, В. выпутывает бутылку из вонючих нитей, сумку с пледом комом бросает в мусор.
Корабль в бутылке совершенно удивителен: остаток вечера и большую часть ночи В. проводит с увеличительным стеклом и смартфоном; к утру она достаточно много знает о кораблях в бутылках вообще, но ужасно мало — о том, который держит в руках; в мощную лупу В. не видит никаких следов шарниров в основании двух крошечных мачт; внимательно просмотрев несколько обучающих фильмов The Ships In Bottles Association Of America (SIBAA), она убеждается, что корпус, очевидно, не был собран из готовых элементов: ее корабль — «Карл Джейсон 9» — крошечные медные буквы на корме, аккуратные надписи на странно длинных шлюпках и спасательных кругах — именно то, чем корабль в бутылке должен быть — крошечное чудо, морское судно, волшебно уменьшенное и помещенное в тонкостенную бутыль. Утром, выпив, как лекарство, две чашки очень крепкого кофе, В. едет в университет; академические связи всегда работают для нее как часы: уже к вечеру, объездив на своем велосипеде весь кампус и побывав в нескольких корпусах, о существовании которых она только смутно подозревала, В. знает, что «Карл Джейсон девятый» — китобойное судно норвежской постройки, спущено на воду в 1881 году; International Maritime Economic History Association с восторгом обрушивает на нее огромный пласт информации: от аккуратно просканированного борт-журнала до полной финансовой отчетности компании-владельца. Один из коллег, с которым встречается в тот день В., историк — приглашенный профессор из Эквадора, представлен В. как коллекционер, однако нового не рассказывает; он долго смотрит на «Джейсона» в бутылке, мешком свесившись со своего скутера для полных людей: из уголка рта медленно тянется вниз ниточка слюны; это так пугает В., что она оставляет бутылку в сейфе для образцов своего коллеги Р., археолога и близкого ее друга. Утро следующего дня В. и Р. проводят в лаборатории, тщательно изучая модель: самое поразительное в ней — то, что захватывает любого зрителя — фантастическая плотность деталей. Палуба исчеркана следами, трещинами, покрыта грязными пятнами. Весь такелаж выглядит старым, много раз чиненным, ниже ватерлинии — грубо залатанные пробоины, большие и малые, один из крошечных гиков забран в шину, как сломанная кость, паруса — в косых заплатах. Р. и В., не сговариваясь, говорят друг другу о том, что каждая черточка, каждая деталь должна, очевидно, ложиться в единый замысел, как в музыку. Крошечный корабль затягивает в себя: и В., и Р. каждый раз с трудом отрываются от бутылки. Профессиональные ученые, они быстро открывают, что каждый штрих на корабле — прямое отражение реальных событий. Треснувший гик — след шторма у острова Фойна в навигацию 1889-го: ремонт аккуратно зафиксирован в бортовом журнале. Наружный парусиновый пластырь с левого борта — стоил через год жизни двум матросам — и Р. находит в финансовых документах аккуратную подшивку пенсионных расписок их вдов — печатные буквы на желтой бумаге. Гик настоящего судна был заменен, как и доски обшивки — но модель хранит каждый след. С этого момента установить автора работы несложно: этот прием — перенос реальных деталей на модель, использовал всего один мастер, некто Д. — немец, школьный учитель и отец двоих детей. Куцая статья в Википедии утверждает, что известны всего две его работы (и множество подделок), его метод не открыт даже приблизительно; «Карл Джейсон девятый» не упомянут; совершенно захваченная гением немецкого учителя, В. берет отпуск за свой счет, чтобы встретить Д. и показать ему бутылку; Р. отказывается от приглашения: он уже потерял достаточно времени с В. и должен вернуться к проблеме, которая занимает его все последние годы — ожидали ли мастера прошлого, что их работы, большие и малые — займут место в музеях, станут предметом изучения и кропотливого анализа? Что чувствовал художник, ощущал ли необъятную толпу будущих зрителей за своим плечом? Думал ли гончар, что его отпечаток будет пристально изучаться спустя столетия? Специально ли для этого прижал безымянный палец к влажной еще глине? Благодарная В. предлагает Р. задать этот вопрос Д., но Р. поднимает ее на смех — как многих археологов, современники не трогают его совершенно.
Найти дом Д. оказывается очень просто; наводя справки, В. узнает, о чем молчит статья в Википедии: Д. пропал несколько лет назад — в альпийском походе выходного дня его смыл селевой поток, только через год весенние дожди вымыли из селевого выноса его растерзанный рюкзак, тело обнаружить не удалось. Борясь с собой, В. решает показать «Карла Джейсона девятого» вдове Д.; та принимает В. вполне любезно, но модель не узнает. Провожая В. до двери, она вручает ей нарочно приготовленный пакет — безо всяких объяснений, как что-то само собой разумеющееся. Вернувшись в крошечную комнату отеля, В. чувствует странную брезгливость, она долго стоит под горячим душем; завернувшись в полотенце, открывает конверт, чтобы найти дневники Д.: разрозненные тетради разных лет, от студенчества до, очевидно, последних дней. Неряшливые, с грубо вклеенными там и здесь поляроидными снимками, дневники никак не согласуются для В. с ее образом Д., с фанатичной его любовью к деталям, с волшебным умением, так и не разгаданным никем и никогда. Сидя на огромной кровати, занимающей почти весь номер, В. просматривает тетради одну за другой; Д. пишет исключительно о бытовых мелочах, на снимках — ничего не значащие горные пейзажи, смазанные лица учеников и детей Д. Закрыв последний дневник, В. аккуратно кладет бутылку на разрозненную стопку. Тетради рисуют странный, бессмысленный образ, и В. не оставляет чувство, что они скрывают еще один смысловой слой: настоящий Д., гениальный мастер и волшебник, что-то прячет за глупыми снимками, за подробными рассказами о благоустройстве заднего двора; смартфон В. пищит где-то в складках одеяла. Ей пишет Р., который сожалеет, что не поехал с В.; теперь он променял бы все на возможность встретить Д. и задать ему свой вопрос: для кого Д. так кропотливо выверял крошечные детали, так достоверно творил свое чудо — для себя? для неизвестного археолога будущего? для них — для Р. и В.? С некоторым удивлением Р. упоминает о том, что В. приглашена в полицию — очевидно, она последняя, кто видел некоего Е. — приглашенного профессора из Эквадора — живым. Е. найден задушенным в квартире, которую снял для него в городе университет, ходят жуткие слухи, что перед смертью его пытали. Вторая половина письма Р. посвящена его самостоятельному исследованию — он забросил все дела и занимался эти дни историей «Карла Джейсона девятого». Р. классифицировал все основные события из бортового журнала, которые Д. мог отразить на модели, и ожидает возвращения В. для совместной работы над списком. Кроме того, Р. обнаружил еще один интересный источник — архивы полицейского управления. «Карл Джейсон девятый» упомянут в нескольких делах, в частности, на длительной стоянке для замены части рангоута один из рабочих таинственным образом сорвался с фор-стеньги, его страховочный пояс был надрезан, виновных не нашли. Отложив смартфон, В. берет в руки лупу и быстро находит на палубе бурое пятно, как раз там, куда упало бы тело, сорвавшееся с фок-мачты. В. уверена, что еще утром пятна не было, досадует, что ни она, ни Р. не догадались сделать детальные фотографии модели при первичном осмотре. Закусив губу, Р. тщательно отсматривает палубу в поисках других изменений; под аккуратной бухтой каната на корме она замечает клочок мятой, изорванной ткани, как если бы кто-то спрятал там грязный альпийский рюкзак, попорченный камнями и талой водой.
Реплики
Андрей Занин 15:06 Сегодня Ссылка
Борис Цейтлин 15:44 Сегодня Ссылка
Андрей Занин 15:49 Сегодня Ссылка Борис Цейтлин 15:56 Сегодня СсылкаКстати, ничего не скажете по Тине? Шевцовой. (Можно перейти в ее блог.)
Андрей Занин 16:15 Сегодня Ссылка Борис Цейтлин 16:19 Сегодня СсылкаОпубликовано: 19 марта 2017 21:03
Последние изменения: 19 марта 2017 21:03
13.3.2017
Фото: Евгений Гурко / Коммерсантъ
Вышел в свет новый роман Владимира Сорокина «Манарага».* Писатель рассказал «Огоньку» о сохранении человеческого размера в условиях просвещенного невежества
— После мирового апокалипсиса, описанного вами в «Теллурии», мы видим, что жизнь налаживается: у людей с достатком новое развлечение — гриль на книгах: шашлык на «Идиоте», стейк на «Чевенгуре»; для эстетов жарят только на Бахтине. Дьявольский хохот — казалось бы, предсказуемая реакция на вашу как всегда изощренную игру. Но почему-то испытываешь при чтении нечто обратное — катарсис. Шутка превратилась в плач по культуре. Большинство ваших книг — о языке, «Метель» — о пространстве. Сейчас вам, кажется, удалось написать книгу про дух культуры, который исходит от сожженных книг.
— Ну что ж, в таком случае я могу сказать, что жизнь удалась (смеется). Я невольно выполнил то, что, в общем, не планировалось. На самом деле я хотел написать веселую приключенческую книгу. Но это, судя хотя бы по вашей реакции, не получилось… Хотя в этой вещи, по-видимому, заложена неявно и некая авторская грусть. Конечно же это о том, что мир литературы, как шагреневая кожа, стягивается, ссыхается. И становится все более антикварным. Но скажите все-таки, а когда было смешно?..
— Уже на второй странице, где звучит выражение «наша внутренняя кухня». Это, кстати, не в первый раз: вы каким-то немыслимым образом объединяете литературу и еду. Вспомним вашу Машину из сборника «Пир», которая превращала слова в блюда… Откуда этот противоестественный союз еды и литературы?
— Начнем с того, что поваренные книги для меня — одно из самых увлекательных чтений. Это романы. Собственно, приготовление пищи, приготовление какого-то сложного блюда — это, в общем, некий сюжет. В самом процессе много литературного. Я, если не пишется…
— …готовите?
— Да, иду на кухню. Или вот здесь, в Берлине, обычно пишу по утрам, а потом выхожу прогуляться. Дохожу, допустим, до огромного универмага Ka De We, поднимаюсь на шестой этаж и просто разглядываю раблезианские развалы продуктов на витринах, наблюдаю за тем, как множество разных людей едят приготовленное тут же. Наблюдение за этим процессом необъяснимым образом меня расслабляет и помогает пополнить запасы энергии. И самому поесть захочется! В общем, я долго могу рассуждать на эту тему, впадая в самоанализ. Но все равно это даст лишь чисто формальный ответ на ваш вопрос. На самом деле рационально этот синтез еды и литературы невозможно объяснить. Как не мог его объяснить и герой «Машины». Не знаю, почему, но эти стихии тянутся друг к другу, как любовники.
— В России интеллигентская традиция строится на противопоставлении высокого и низкого, роль низкого всегда отводилась процессу еды. Вот у Василия Гроссмана, например, плохие герои любят поесть, подолгу и тщательно пережевывают пищу, все время что-то жуют. А хорошие люди едят торопливо, им все некогда, некогда… Я не знаю, может быть, это бунт против интеллигентской традиции?
— Да, вспомним две главные заповеди интеллигента: относиться с презрением к еде и ни в коем случае не сюсюкать с детьми. А с кем же еще сюсюкать, хочется спросить этих советских индюков, как не с детьми?..
Еда глубоко проникает не только в литературу, но и в литературоведение. Вспомните: есть ведь такие выражения, например, как «вкусная строчка». «Вкусно написано» или «сочный язык». Не один редактор это произнес. Ну или в негативном смысле: «несъедобный роман», «автор приготовил читателям какую-то странную стряпню». Либо — «безвкусная литературная окрошка». Ну и, наконец — «непропеченный рассказ».
— «Роман сырой».
— Да! «Юноша, поварите его еще»… Литература и еда — два очень близких процесса. Но писателям трудно осознать эту близость. Здесь можно углубляться и спекулировать до бесконечности, конечно.
— У вас это стало традицией — чередовать большую вещь и, назовем это так, изящную вещицу. «Теллурия» была большой вещью; «Манарага», хотя это и называется романом — это все-таки spin-off, ответвление, история внутри большой истории.
— Думаю, что это повесть все-таки. Это могло называться романом, скажем, в понимании дололитовского Набокова. Его берлинские романы такие — они прочитываются за одну ночь в европейском поезде, скажем, от Мюнхена до Берлина.
— Да, европейский размер. А русский размер, как «Теллурия», например,— книга для чтения в поезде Москва — Владивосток.
— Да. А нынешняя моя книга еще и — в большей степени — о Европе, не о России. Но при этом она о съедобности русской литературы вообще. Но я не хотел бы заниматься самоинтерпретацией, это не мое дело.
— Есть такая важная идея у Мишеля Фуко: чтобы понять книгу, ее нужно забыть. Ваш сюжет работает так же: «сжечь значит понять».
— Сжечь, чтобы полюбить.
— А ведь та же идея была и в «Теллурии». Мне показалось, что вы не видите другого способа спасения мира, кроме как через катастрофу.
— Наша Вселенная началась с Большого взрыва. Если вдуматься, это катастрофа, которая не конец, а очистительный процесс. Во многих ситуациях.
— Это чувство рождается от того, что, условно, мир в каком-то аспекте стал неисправим, дошел до точки невозврата?
— Ну, есть такое чувство, что мир впал… в необратимый гротеск. Все события последнего года подтверждают это.
— Это касается культуры или политики?
— Вообще всего. Социум, политика и сама жизнь впали в гротеск. И сейчас гротескные литературные персонажи правят миром. И у нас, и в Америке, и в Европе. А культура, она тут же… обнищала, потому что политики у нее этот гротеск отобрали. Так что, если говорить о литературе, то она еще и поэтому пребывает в стагнации.
— Вот эти гротескные персонажи, о которых вы говорите,— это такое наказание миру или наука? То, что вслед за Обамой приходит Трамп,— своего рода уравновешивание природы?
— Да, конечно. Но есть в этом одновременно и некая необратимость. И это уже видно. Раз уже это случилось, значит, что-то уже нельзя повернуть назад.
— Интересно, что, даже сжигая уникальную книгу, ваши book’n’grillers понимают и различают ее ценность. Им почему-то не все равно — готовить на второстепенном советском авторе или жарить на первосортном классике.
— Нет, это все-таки в первую очередь зависит от прихоти клиентов. Кто-то хочет жарить на Бабеле, кто-то — на Белом… Собственно, это законы жанра book’n’grill. Естественно, если бы книги не различались по своей ценности, тогда не возникло бы и этой моды. Понятно, что они готовят на музейных раритетах. По музейной шкале «Улисс», конечно, ценнее «Клима Самгина», и вслед за клиентами гриллеры тоже придерживаются этой иерархии. Это попутно воспитывает их собственный литературный вкус.
— Но здесь даже пепел оказывается ценнее какого-нибудь другого пепла…
— Нет, тут очень важен именно сам процесс.
— Можно ли это понимать как метафору: что в мире посткатастрофы все равно останется прежняя иерархия ценностей? Останется ли там, условно говоря, какая-то мораль, этика?
— Ну, она останется до тех пор, пока жив человек и пока в нем живо религиозное чувство. Но вопрос в другом: насколько это будет все тот же человек?.. Потому что возможен вариант, что какие-нибудь умные блохи (так называют в мире «Манараги» всевозможные гаджеты. — «О») вполне могут взять эту роль на себя и человека в прежнем смысле уже не будет. Соответственно исчезнет и само понятие этики и морали, которые изобретены прежним человеком. Мой герой, Геза, признается, что одно время у book’n’grillers была попытка расширить меню и готовить, например, на детской литературе. Но повара от этого отказались. Дело тут не в морали, мы все циники, говорит он, дело в простом здравом смысле. Эти повара, конечно, циничные профессионалы. Но среди их клиентов много романтиков на новый лад, так сказать, пассажиров постапокалипсиса. Так что ответ по поводу этики звучал бы примерно так, наверное: останется здравый смысл, который удерживает человека от совершения крайностей.
— Но объяснить голой выгодой такое занятие тоже трудно, даже в постапокалипсис: это противозаконно, за это жестоко карают. Гриллеры рискуют еще и ради какого-то необъяснимого удовольствия?
— Нет, бизнес есть бизнес. То же, что и у торговцев наркотиками, собственно. Там есть романтики, но этот бизнес очень жесткий.
— Профессионал не стал бы так рисковать ради того, чтобы сжечь книжонку.
— Ну, это о том, что, в общем, душа еще жива. «Когда б вы знали, из какого сора…»
— Мне кажется, идея романа родилась почти мгновенно, вот из этого самого сора. Из какого? Вы, вероятно, наблюдали за работой обычного гриллера, вечером, в уютном месте…
— Почти так! Мы сидели, кстати, тут рядом, в ресторане, с женой и с нашими друзьями из Калифорнии. Мэган Ли — поэт, художник, Володя Мыльников — славист, филолог, написавший диссертацию о Набокове. И Володя почему-то вспомнил сцену из «Дня опричника», когда сибирская прорицательница жжет книги. Мы об этом заговорили, одновременно закусывая и выпивая. Горели свечи, рядом в кухне что-то жарили, и я отчетливо представил себе камин, где горит Толстой и, скажем, Достоевский. А это очень увесистые тома, как два полена. И вдруг я подумал, что ведь пропадает тепло! В эту секунду щелкнуло. Этот образ возник из разговора писателя с филологом в ресторане.
— А ресторан был русский?
— Нет, итальянский, хороший ресторан. Уверен, что и это сыграло свою роль.
— Я пытаюсь понять этот радикальный образ. С чем он связан? С тем, что книги превратились в индустрию? С тем, что вокруг модного писателя сегодня создают искусственный культ, водят хороводы и хочется все это разрушить, чтобы добраться до чистого листа? Ведь вы же не можете хотеть сжигать книги — это вряд ли. Это метафора. Что она означает?
— Я несколько раз выкидывал книги на помойку. Не сжигал. Чистил библиотеку. Но если у меня есть идея, если она увесистая, она может родить некий мир. И моя задача — убедительно описать этот мир. Вот и все на самом деле. А эта идея… довольно увесистая. Она сразу многое тянет за собой. Как всегда, мое главное удовольствие было — создать убедительный мир этой необычной страсти. Литература — это не что, а как. Вот. Я девять месяцев посвятил этому. Родил.
— Сожжение книг — символ абсолютного зла, антицивилизации. То, что считается очень серьезным обвинением против человечности, вы превращаете в эстетическую игру.
— Но в этом, собственно, природа человека. Как у Мамлеева: «Он любил превращать проклятия в акт благодати». Так что речь идет о том, что люди, а точнее, рынок научился утилизировать практически все, даже античеловеческое. И заканчивается все тем, что человек романтического склада под воздействием физиологических и социальных обстоятельств также превращается в монстра рынка. Он и его коллеги готовы идти дальше, будут готовить уже на священных текстах. Но они будут подделкой!
— Вы считаете, что огонь является единственной альтернативой такому рынку?
— Ну, огонь — мистическая стихия, очищающая. Парадокс в том, что здесь огонь испепеляющий благополучно используют для нужд этого самого рынка, то есть приспособили даже стихию. Созданы новые современные печи, они готовы к работе.
— Вы не зря упомянули Толстого. У вас в новой книге есть отдельная новелла о Толстом: она написана на языке-синтезе — смеси «русского духовного» и соцреализма. Тоже в результате получился монстр, пародия на всю русскую литературу. При этом к Толстому вы, кажется, не то чтобы равнодушны…
— Я могу честно сказать, это один из любимых моих писателей. Но тут речь идет даже не только о его произведениях, а именно о толстовщине.
— Дух Толстого — это и есть дух русской литературы?
— Да, конечно. Это есть один из богов русской литературы. Если говорить, используя классификацию, принятую в «Метели» и в той же «Теллурии», Толстой — это великан. И великан в новом романе — некая коллективная проекция образа Толстого. Великана, который управляет природой, говорит о добре, помогает людям. Собственно говоря, это то, чего хотели от русской литературы в XIX, в XX веке.
— А как вы думаете, Толстой понял бы ваши книги? Причем, допустим, ему бы дали сначала почитать Кафку и Хармса, а потом вас.
— Ну, если учесть, что он уже авторов Серебряного века считал сумасшедшими…
— Пустыми?..
— Именно сумасшедшими. Так что это вопрос из разряда «кто победит: слон или кит?». Толстой все-таки человек своего времени. Я иногда фантазировал, надо сказать: что бы он подумал, если бы увидел экранизацию «Войны и мира», например? Я думаю, у него бы это вызвало какую-то тяжелую физиологическую реакцию…
— Ваше произведение под названием «Норма» определило способ мышления целого поколения, моего, например. Над любой нормой мы теперь готовы смеяться. Но Толстого при этом в качестве нормы мы почему-то принимаем. Почему Толстому мы все прощаем?
— Из-за качества его текстов. И особого течения времени — о чем говорил Набоков: что у Толстого в романах время течет так же, как у нас. И за его умение давать свободно жить и дышать своим персонажам.
— Толстой — при всей его, казалось бы, властности, литературном диктаторстве. Я еще никогда не слышал столь лестного определения Толстого.
— Это его отличает, например, от Достоевского. Достоевский душит своих героев, они у него прыгают и дергаются на ниточках. А Толстой дает дышать. У Толстого все персонажи свободны, попреки любому диктаторству. И я этому — свободе персонажа — учился как раз у него. Нужно просто родить персонажа, запустить в некое воздушное пространство и дать ему свободу — в этом задача писателя.
— Вы сейчас ответили на вопрос, которым мы задаемся уже 20 лет: почему у нас не получилось хорошей литературы в 1990-2000-е, в самое свободное по политическим меркам время. Ответ, видимо, звучит так: потому что литераторы не дают своим героям дышать.
— Потому что, извиняюсь, советские люди. Физически ты можешь быть несвободен; ты можешь сидеть в тюрьме и при этом — как там говорится — «быть внутренне свободным». Как великий Шаламов. А если тюрьма — ты сам, как ты можешь сделать свободными других?.. И, собственно, это ответ на вопрос: почему за последние 20 лет не написано ни одного большого, великого романа о современной русской жизни. А его действительно нет. Есть только как бы осколки это романа, рассыпанные по разным книгам, но самой книги, целиком, нет.
— Может быть, этому есть и объективное объяснение, как раз потому, что само время такое — осколочное…
— Да-да. Но дело еще и в степени свободы автора. Чтобы увидеть это все целиком, нужен, во-первых, некий целостный взгляд и, во-вторых, внутренняя свобода.
— В связи с недавней книгой Захара Прилепина «Взвод» возникла такая тема, что для русского литератора в XIX веке воевать было нормой, как и быть милитаристом. Они действительно воевали, правда, тогда нельзя было не служить, дворяне были слугами царя. То есть сегодня попросту воспевается их несвобода в качестве нравственного ориентира.
— Многие из литераторов XIX века оказались на войне не по своей воле. Вот главный аргумент, который опровергает эту незатейливую идейку. Достаточно почитать «Хаджи-Мурата», понять, как Толстой относился к войне вообще и к действиям Российской империи на Кавказе…
В общем, это огромная тема — что нет романа о нашей жизни, сегодняшней. А вот в Америке есть такие романы все-таки.
Фото: Издательство Corpus
— А «Благоволительницы» Литтелла относятся к их числу?
— Это сильная вещь, но это о Европе, конечно, книга. Один из важнейших романов, мне кажется, о ХХ веке.
— В вашем романе есть еще одна тема — конфликт между оригиналом и копией. О том, что граница между ними размывается. Выясняется, что сожжение книг еще не самое большое кощунство. Еще хуже, когда уничтожается само понятие уникальности. Это совершенный тупик, просвещенное невежество. И вот в этом смысле ваша книга — это тоже крик.
— Я бы сказал, что это уже не крик, а стон. О том, что скопировать можно все в нашем мире. Во всяком случае, это касается всего материального мира. Молекулярная машина, способная в промышленных масштабах воспроизводить идеальные копии рукописей или уникальных книг, описанная в моем романе, нанесла удар по самой романтике. И для моего героя, Гезы, этот монстр должен был бы представляться главной опасностью, даже при всем его цинизме. Мой герой имел возможность уничтожить эту машину, но все-таки не смог этого сделать, поскольку, видимо, не до конца был романтиком.
— Герой книги, Геза,— это отчасти вы сами. Вы тоже имеете дело с рынком. У вас выходят переводы в десятках стран, вы один из самых известных в мире русских писателей. Вы тоже должны учитывать правила игры. Как вы лично воспринимаете рынок? Как мифологическое существо? Чудовище?..
— В общем, на самом деле я отношусь вполне функционально. То есть я понимаю, что если я профессиональный литератор, если я не отшельник в лесу, который пишет для вечности, я должен иметь дело с рынком. Отшельники — это особый путь. Есть и такие литераторы, как Сэлинджер. Или Саша Соколов, которого парадоксальным образом вспомнили сейчас. Со мной этого уже не случится. У меня семья, я должен жить на что-то. Я ненавижу ходить на работу, хотя это приходилось иногда делать. Единственное, что я неплохо умею,— покрывать бумагу буквами, это вызывает у людей интерес. Это мой товар, но я стараюсь все-таки прежде всего писать книги для себя, чтобы они удовлетворяли меня. Рынок — это вторично. Я написал книгу, от которой получил большое удовольствие. И потом я перерезаю эту пуповину, и книга, как кораблик, начинает жить собственной жизнью. Она отдаляется от меня и плывет по волнам рынка и читательского интереса.
— В России «Теллурия» постоянно всплывает в дискуссиях, потому что вы предсказали за год то, что потом буквально осуществилось в 2014 году. А как на «Теллурию» отреагировал западный читатель? Немецкий, французский?
— Что удивительно, самая популярная моя книга в Германии — «Метель». Тут она опознается именно как такая «русская литература». Для меня это все-таки неожиданно, потому что есть же Чехов, есть Толстой… Однако «Метель» здесь постоянно переиздается, ее тираж уже больше, чем тираж в России. На нее реакция не как на «Теллурию», которая западного читателя пугает и настораживает. Многие западные критики и читатели говорят: вот, смотрел последние новости и вспомнил твою «Теллурию». Так что и тут мир меняется резко.
— Очередные охранители духовности требуют запретить фильм Алексея Учителя «Матильда» еще до его выхода. Эти люди, что характерно, совершенно не владеют языком, они косноязычны, сам их язык очень дурен, выражаясь по-русски. Я слушаю их и думаю, что они — ожившие герои вашего «Падежа».
— Мне чаще поминают в таких случаях письма к Мартину Алексеевичу (новелла из романа «Норма».— «О»). Что, мол, Володя — «включил телевизор, а там Мартин Алексеевич». Россия все-таки бережно хранит свои золотые запасы мракобесия.
— Язык распада, который вы описали в «Норме», принято считать, что это метафора целиком негативная. Но сегодня это смотрится иначе: чтобы, как вы выражаетесь, «советский труп разложился», он должен сперва выговориться до конца. Тот язык ненависти, который мы слышим и видим по телевизору, это и есть на самом деле процесс распада, он в каком-то смысле закономерен, но сначала нужно, чтобы они договорились до полного Мартина Алексеевича.
— Это хорошая идея. И период полураспада прежней утопии, условно говоря, 20-25 лет — это еще не предел, как выясняется. Нужно дождаться, когда наши телеведущие перейдут на чистые междометия, на рев, на вой. И после этого, наверное, и начнется некий созидательный процесс. Значит, когда мы включим телевизор и увидим ток-шоу, где люди будут просто выть на разные голоса,— это будет знак к новой перестройке. А через год напишется великий роман!
— То, что мы подчас слышим и видим по телевизору, уже не поддается никакому рациональному объяснению. Частое объяснение — «это ожившие персонажи Сорокина».
— У литератора есть некая внутренняя антенна… Важно ее правильно настроить. У меня получилось как-то. «Мартин Алексеевич» написан в 1984 году. До этого у меня был двухлетний опыт жизни на даче с родственниками жены, это тоже дало бога-а-тую пищу для материала. Но тогда же я увлекся соцартом и стал в начале 1980-х ходить в библиотеки и читать там газеты сталинского периода. И это, конечно, потрясающая паранойя. Это очень многое дало мне как писателю, потому что, если в те годы рядом положить, например, «Правду» брежневского периода и сталинского, брежневский язык казался тогда символом абсолютного благополучия, мягкости, нормальности мира. Бродский сказал, что в ХХ веке Россия потерпела антропологическую катастрофу. Но она потерпела и катастрофу языка прежде всего. Эта страшная советская мутация речи, печатного слова, мы переживаем их последствия до сих пор. Может быть, поэтому и романа большого нет еще, потому что язык от последствий мутации еще не освободился.
— В спектакле по вашей книге «День опричника» в «Ленкоме» — романтический финал, вопреки книге. Режиссер Марк Захаров в беседе также признал, что нарушил природу романа, но тем не менее уговорил вас на изменение. Вы согласились. Почему?
— Потому что театр — это не мое пространство. Признаюсь честно, я не большой любитель театра вообще, хожу туда очень редко. Последнее, что я видел,— «Идиот» Богомолова в МХТ, ну и захаровский «День опричника». А закон тут очень простой: если ты отдаешь собственную вещь в театр, ты должен от нее как бы отказаться.
— Как от выросшего ребенка.
— Да. Потому что это уже не твое абсолютно. Его будут одевать как угодно — грим, там, стрижка, и ты его даже не узнаешь. Весь вопрос в том, готов ли ты отпустить его жить в театре или нет. Захаров — известнейший режиссер, он очень хотел это поставить и долго искал способы переноса этой вещи на сцену… Я сказал ему «да», когда он решил написать свой, режиссерский, вариант. И это абсолютно нормально. Театр держится на всевозможных интерпретациях. На самых неожиданных. Общий вектор «Опричника», как мне кажется, он не нарушил. А частности — это его дело. Так что вещь стоит на сцене устойчиво, ну и слава богу.
— Какие впечатления от публики, от театра, от спектакля?
— Я лишний раз убедился в театральности сознания нашей публики. Конечно, это во многом заслуга власти, потому что эта машина времени, которая сейчас в России заработала опять, она воспитывает именно такого зрителя. Если говорить о самой постановке, она сделана по принципу «непрерывного взрыва», у Захарова это получается всегда, это его фирменный стиль. Моя проза в чистом виде, конечно, это очень острое блюдо…
— Вы работаете, условно говоря, с человеком постнадежды, с человеком после надежды. А Захаров работает с человеком надежды. Здесь возникает конфликт.
— Ну да. И пусть возникает. Театр с конфликтом дружит.
— Довольно спонтанно развивалась история с российским ПЕН-центром, после изгнания оттуда Сергея Пархоменко в знак протеста из состава ПЕНа вышли многие писатели, которые олицетворяют сегодняшний литературный процесс в России, вы в том числе. Можете объяснить, что это было?
— Энтропия поглощает Россию; распад языка — лишь частное следствие более глубинного процесса. Вот, например, люди, которые тайком, но по заданию начальства ночью собирают в охапки и увозят цветы, принесенные накануне на мост, где был убит Немцов, они же ведут себя как кладбищенские воры. Это и есть распад. Он касается всего — нравственности, экономики, политической системы, судов, сельского хозяйства, культуры. Этот процесс распада как эпидемия; эти микробы проникают даже в головы знакомых тебе людей, тех, кого ты давно знал еще по андерграунду. К сожалению, это коснулось и руководства ПЕН-центра. Все долго накапливалось и теперь прорвалось. Я почувствовал этот запах распада, тления — случай с Пархоменко был последней каплей. Стало ясно, что наш ПЕН окончательно сгнил и утратил собственный смысл. Если ты продолжаешь находиться в нем, значит, приходится признать, что и ты гниешь тоже. Но я пока ощущаю себя здоровым в этом смысле, поэтому я вышел.
Опубликовано: 19 марта 2017 21:03
Последние изменения: 19 марта 2017 21:03
Три года назад в этот день был задержан ФСБ новосибирец Дмитрий Петров.
«Как какой-то Петров мог сдать губернатора Юрченко?» (Публикация 27.12.2016)
19.3.2017
© Вера Сальницкая. Дмитрий Петров
Новосибирский маркетолог и пиарщик Дмитрий Петров просидел в СИЗО по делу форума «Интерра» почти три года и в декабре вышел на свободу, получив условный срок. Будет ли он профессионально заниматься правозащитой, что дала ему тюрьма, как пытают во время следствия и за решеткой, почему доступ к правосудию дается большим физическим трудом — в первом интервью на воле, которое он дал Тайге.инфо.
Тайга.инфо: То, что вас выпустили, это новогоднее чудо или нет? Мы не верили.
— Я тоже не верил. Думаю, здесь сработал ряд факторов. Нам удалось найти довольно много системных нарушений, которые ставят под вопрос не только суд, но и следствие. Если принимать во внимание нашу позицию относительно тех же самых адвокатов, которые, на мой взгляд, должны были безусловно быть отведены на стадии следствия, причем это же не один адвокат, а пять, и если у двух спорная ситуация, то у трех бесспорная, они перед этим оказывали услуги свидетелям обвинения, и, самое главное, следователи об этом знают. Не знаю, что их подвело: то ли слабое знание уголовно-процессуального кодекса, то ли ситуация вседозволенности. Понятно, если строго по закону подойти к этому, то, по сути, три с лишним года этой истории оказываются под большим-большим вопросом. Насколько это все было законно, процессуально действительно или недействительно. Думаю, это не единственное нарушение.
Мне все это удалось скомпоновать, а это было довольно тяжело — три с лишним месяца мне приходилось ежедневно ездить в суд для ознакомления. Это подъем примерно в пять утра, значит, в шесть-полседьмого тебя спускают в так называемые сборочные боксы — бетонные мешки, куда набиваются люди как в трамвай в час пик — там ты находишься три часа. Потом тебя сажают в автозак, привозят в такое же помещение в подвале суда, потом тебя в лучшем случае выводят в зал суда, а если не повезло, то читаешь там же, в подвале. Этапный день получается от двенадцати до пятнадцати часов. На следующий день все повторяется, при этом надо свежую голову иметь, чтобы читать и что-то понимать. Учитывая, что нам написали около двухсот томов, за три месяца мне удалось прочитать порядка семидесяти. Поэтому людям, которые хотят знакомиться с материалами дела, а это их законное право, помощница судьи говорит: «Хочешь читать — будешь ездить каждый день, будешь ездить реже — будешь подписывать по пять томов за раз». Доступ к правосудию и возможность защищаться стоят довольно серьезных физических мучений.
Тайга.инфо: А зачем за три часа до выезда людей собирать?
— Это традиция такая, раньше с ночи выводили, люди там чифирили, играли в карты, их в таком состоянии, никаком уже, привозили на суд, они там слушали приговор: «А, 15 лет, ну и ладно, поспать бы». Там многое направлено на бессмысленное причинение страданий человеку. Они бессмысленны с точки зрения здравого смысла, но небесмысленны с точки зрения системы, потому что ты же арестант и должен страдать. Потому что если арестанту комфортно, то какая разница между сотрудником СИЗО и мной?
Тайга.инфо: Редакцию под конец года засыпали жалобами на условия содержания в СИЗО №1, по многим уже прошли проверки, которые ничего, конечно, не выявили, а наши публикации во ФСИН назвали «информационной атакой».
— Они за любой публикацией видят происки врагов. В том числе подозрение периодически падало на меня. Но там эти публикации, на самом деле, очень важны. Я даже не про свое дело говорю, хотя мне было важно, что, когда все молчали, вы писали. Люди начинают понимать, что хоть кто-то снаружи об этом говорит, что там холодно, что там с передачами плохо. Сотрудники СИЗО забирают абсолютно все лекарства, сваливая в мешок и ничего не подписывая. Совершенно чудную фразу мне сказала врач, которая давала клятву Гиппокарта, наверное: «Ну, и что вы со своими противовирусными и обезболивающими? Вы знаете, что мы у больных диабетом забрали инсулин и у ВИЧ-инфицированных забрали терапию?» Есть ЛИУ-10, и туда людей свозят умирать, чтобы не портить себе статистику, и там умирает 5–7 человек в день. Об этом надо писать. И ФСИН реагирует, когда об этом пишут. Ну как, «реагирует» — они пытаются делать вид, что мало ли, что там пишут, но что-то исправляют. Вы были в СИЗО вообще?
Тайга.инфо. Были, а когда нас туда снова позвали после очередной публикации, не пошли, потому что нам покажут, как все хорошо. У нас же нет такого правозащитника или члена ОНК (Общественной наблюдательной комиссии), который будет открыто о проблемах рассказывать, которого знают заключенные.
— Ну да, они обычно водят в новый корпус, где все прилизано и красиво, а нужно идти в старый или хотя бы на транзит. А если бы вы там побывали, то увидели бы абсолютный киберпанк. Разваленное здание, все сыплется сверху, при этом навороченные системы видеонаблюдения, такое впечатление, что стены скоро будет держаться на проводах. Это все надо наблюдать воочию, картина удручающая.
С ОНК вы ситуацию знаете, там все печально. Но недавно в СИЗО приезжала какая-то европейская комиссия, надеюсь, от их визита будут последствия, потому что они очень правильно сделали. Они сперва заехали на ИВС, там расспросили народ. Потом их повели на новый корпус СИЗО №1, они его посмотрели и достали списочек, какие камеры их интересуют — может, пообщались на ИВС с кем-то, кого временно из СИЗО вывезли. И комиссия пошла в сердце СИЗО, на «старуху». Они заходили в камеру, говорили: «Уважаемые сотрудники, вы дверь с той стороны прикройте, мы поговорим с людьми с глазу на глаз». И, поскольку они обладали, видимо, такими полномочиями, сотрудники, грызя локти, из камер выходили. Наверное, часть правдивой информации они получали. Может быть, не все, потому что арестанты — народ не сильно открытый, но когда их прижимают, даже они начинают отстаивать свои права.
Я старался, как мог, заниматься правозащитной деятельностью. Шутка. Хотя только отчасти шутка. В общем, рассказывал ребятам, на что они имеют право. А ребята там такие, духовитые. Им нет никакой проблемы в знак протеста вскрыть вены или живот разрезать, рот зашить. Я говорю: «Ребят, они с вами поступают как бы по закону, ну, так давайте почитаем закон: как должен проходить обыск, какие документы должны выдавать, когда изымают какую-то якобы запрещенную вещь, а правда ли она вообще запрещена и так далее». И когда начинаешь разбираться, выясняются интересные вещи. Подозреваю, что по этому поводу я в карцере и оказался, потому что готовил памятки, почему, например, можно закрывать видеокамеры с 22:00 до 6:00, и приводил выдержки из Конституции, Европейской конвенции по правам человека, правил внутреннего распорядка, федерального закона «О содержании под стражей» и выводил гуся на то, что есть понятие о человеческом достоинстве, которое умалять и унижать нельзя. Если я, извините, не хочу спать в одежде и хочу провести перед сном гигиенические процедуры, то не хочу, чтобы это снималось на видео. Говорят, на ютьюбе уже появлялись записи из СИЗО №1. То есть их сервер хакнули, хотя они утверждают, что это невозможно. Не знаю, если с защитой сервера у них дела обстоят, как со всем остальным, то ее нет.
Мы вот только разговаривали на эту тему с адвокатом, и он спрашивал, зачем мне это надо. Мне, может быть, какие-то вещи и не нужны, я без этого проживу, но это нужно, чтобы то небольшое пространство свобод и прав, которое и так уже как шагреневая кожа сморщилось, сохранить или лучше расширить. И действовать надо любыми законными способами. Это самое неприятное, что может быть — когда вежливо и на «вы»: будьте любезны, ваши действия незаконны.
Есть определенный паттерн поведения (извините меня за слово «паттерн»), который от тебя ждут, когда ты попадаешь в жернова этого всего. Не дай Бог ты заикнулся про права: «Чо, умный такой, ну, сейчас посидишь в психоизоляторе». А это такая резиновая комната еще хуже карцера, в которой из всего оборудования только дырочка в полу, куда ты можешь справить все свои нужды. Тебя раздевают полностью, и ты там находишься. Даже люди с сильной психикой на третий-пятый день не выдерживают, психологически это невыносимо. Мы живем в XXI веке, а там резиновая комната. Может, она для буйных, психически нестабильных, но кто будет определять, психический ты или пытался что-то сказать про Европейскую конвенцию о правах человека?
Тайга.инфо: Что дальше будете делать?
— Я не получил еще решения суда, на руках пока только страничка текста, где написано: поменять реальный срок на условный. А мне нужно получить решение, чтобы знать, какие были аргументы, чтобы отклонить мои доводы относительно нарушений в плане УПК. Прокуратура сказала, что все законно было. В общем, пока не получил решения суда, не готов сказать, что дальше будет.
Я в любом случае останавливаться не планирую. У меня есть намерение в качестве общественной нагрузки, а не в порядке основной деятельности, [заниматься правозащитой]. Но изменить то, что сейчас происходит с правоохранительной, судебной системой, со ФСИН, может только гласность. Надо говорить. Никакие механизмы не решают сегодня. ОНК практически изничтожили. А ведь минимум каждый второй из тех, с кем я разговаривал, на начальном этапе следствия подвергался избиениям и пыткам от нескольких часов до нескольких дней. Вывозят из ИВС в какие-то частные дома, пытают током, просто бьют. Для чего бьют? Выбивают показания. Вот свежий случай: взяли двух братьев в одном из районов области. Одного закрыли в СИЗО, а со вторым начали работать, сказали буквально следующее: «Ты либо пишешь явку с повинной, либо мы твоего брата бросаем в пресс-хату, там с ним все делают по полной программе. Выбирай». Это я его спросил, зачем он явку написал, что часто просто-напросто самооговор. Он мне ответил: «Ну, Дим, такая ситуация была. Если бы я один был, то держался бы до последнего, а когда мне сказали про брата, я поверил, что так и будет».
Да, люди жалуются и пишут заявления, иногда они даже по-настоящему рассматриваются, и по ним возбуждаются уголовные дела, но, как правило, так случается, когда люди, которые избивают, попадаются на чем-то крупном, и на них навешивают еще эпизодики. А по-крупному попадают тоже очень интересно. Например, не так давно беседовал с товарищем из расформированного ФСКН: «Ну вас-то за что?» — «А мы взяли не того таджика. Взяли его с хорошим весом, а он нам говорит, мол, ребята, я не нужный вам таджик совершенно». Потом выясняется, что это такой специальный таджик, который выполняет определенную миссию, работает на товарищей из конкурирующей силовой организации, которая оказалась круче ФСКН, и поэтому те, кто взяли этого неправильного таджика, сами оказались за решеткой. А таджик оказался на родине у себя.
Тайга.инфо: Наши читатели, например, часто спрашивают, в чем ценность личности заключенного, если он действительно причинил вред кому-то, и почему к нему надо относиться по-человечески. Там же не только невиновные сидят, но и настоящие уголовники.
— Весь кошмар в том, что сейчас невозможно определить, кто виновен, кто невиновен, и если виновен, то насколько, потому что нет ни суда, ни следствия. Если вы говорите, что человека можно бить за то, что он что-то противозаконное сделал, тогда надо выходить из международных конвенций и говорить, что у нас свой особый путь, поэтому мы будем преступников побивать камнями, а лучше разрывать камазами. Понятно же, куда мы с этой логикой зайдем? Ну, и сегодня же от того, чтобы сесть, никто не застрахован. Ситуация зашла настолько далеко, что любой человек, имеющий отношение к силовым структурам, не обязательно работающий там, а родственник или друг, фактически по любому поводу (на ногу ты ему наступил или бизнес захотел отжать) может посадить тебя в тюрьму.
При этом люди системы, которые сами туда попадают, быстро становятся ярыми диссидентами и оппозиционерами до мозга костей. Что такое, на самом деле, тюрьма? Это совершенно неприкрытое, честное лицо нашего государства. Мы с такими личинами встречаемся в муниципальной поликлинике, в чиновничьих кабинетах, там, где государство пытается с нами как-то контактировать. И иногда люди в тюрьме ведут себя хуже, чем оккупанты на чужой территории. Одного моего собеседника взяли по делу о наркотиках. Понятно, их всех избили, когда брали. Он говорит: «У меня подруга проходила свидетельницей, беременная была. Ее вытащили на улицу на снег, избили тоже. Случился выкидыш, покончила с собой». Свидетельница, не обвиняемая. Я не понимаю, что движет этими людьми. Понятно, у них убийцы и наркоторговцы, и это довольно отвратительно, но ведь это не дает права им самим вести себя как животные. А они, наверное, думают, что дает. Видимо, где-то там и потерян ценностный ориентир, который отделяет цивилизованное государство от дикости, которую мы имеем.
Тайга.инфо: Только что эта гласность дала? Сенцов сидит, Олег Навальный сидит, «болотники»сидели и сидят.
— Что до меня, я просто всем уже надоел. Меня когда посадили, у меня возник образ, что я для них такой камень в сапоге. Я для себя этот образ принял, и до конца старался быть этим камешком в сапоге, который мешает им шагать твердой поступью туда, куда они себе наметили. И чем больше таких камней, тем лучше. 100% их никогда не будет, но есть определенная часть людей в популяции, которые не сдаются, осваивают уголовное право за пару месяцев.
У меня появился знакомый парнишка 19 лет, который настолько изучил УПК, что я обращался к нему за консультацией. Он борется, и если не хочет ехать на этап, то раздевается до трусов и не едет на этап. Сотрудники СИЗО его позиционируют как «невмена», но голова у него прекрасно работает.
Тот же Паша Подъячев, который недавно умер, системно к этому подходил, у него был хорошо проработанный проект реформы правоохранительной и судебной системы. То, что произошло с Пашей — это ужасно, и та реакция, которая сейчас набирает силы в Академгородке — это очень правильно. Нельзя такие вещи оставлять. Это и личная история, ведь явно человек болел, но и не только. Ведь меня посадил на три года не суд, а следователь, поскольку судебный контроль на входе отсутствует. Что должен сделать судья, когда к нему приходит следователь и просит Петрова или там Иванова посадить? «Почему посадить?» — «Потому что может скрыться, продолжить преступную деятельность, давить на свидетелей». А суд должен сказать, как это написано в Пленуме ВС: «Какие ваши доказательства?» И если их нет, то суд должен ответить следователю: «Уважаемый, идите и возвращайтесь либо с доказательствами, либо довольствуйтесь теми мерами, которые остались: подписка о невыезде, залог, домашний арест».
По факту ничего этого не происходит. Следователь приходит к судье и говорит: «Хочу закрыть!» Судья отвечает: «Да не вопрос», — и закрывает. У этого есть ряд последствий, которые следователь прекрасно понимает, он мне об этом сразу сказал, приехав на второй день в ИВС: «Дмитрий Васильевич, вы бы отделались условкой, но мы вас посадили, и условки не будет». То есть если человек сел в СИЗО, то он, скорее всего, будет сидеть там и на суде, да и после приговора. Потому что у судей считается дурным тоном по приговору отпускать. Это выглядит, как будто человек зря сидел. А вот если ему сверху хотя бы полгодика-годик накинуть, то вроде уже и не зря.
Тайга.инфо: Что за люди, а?
— Правоохранительно-судебно-прокурорская каста — это отдельная история. Я был включенным наблюдателем, и ни один адвокат не имеет такого концентрированного опыта общения с людьми, каждый день — несколько живых историй пропускаешь через себя. Так вот арестанты тоже собирают информацию о судьях и прокурорах и охотно ей делятся друг с другом. И оказывается, что эта каста очень замкнутая. Например, у нашего следователя жена работает в прокуратуре. Но прошла директива, что нехорошо это, возможны же злоупотребления на этой почве, поэтому некоторым приходится разводиться, что не мешает им жить вместе и воспитывать детей. Муж, жена, мать, сын — интересно в этой касте составлять генеалогическое древо. Туда же и адвокатура, но это отдельная тема. И вся эта группа, очень герметичная, естественным образом защищает свои интересы — и личные, и корпоративные. Хотя борьба бульдогов под ковром там тоже присутствует, но на уровне покусать, а питаются они людьми из внешней среды. А продуктом их жизнедеятельности являются человекогода.
В нашем процессе судья откровенно начала выполнять работу за прокурора, тем более у судьи Матиенко бэкграунд прокурорский, поэтому ей это было несложно. Она откровенно отметала все действия и показания, которые ей не нужны были для приговора, давила, не стесняясь, свидетелей.
Основная проблема правосудия в тотальном лицемерии и лжи. В законе прописано, что судья независим и подчиняется только Конституции и федеральному закону, никому больше. На самом деле, мы слышим странное: «Мне надо обсудить это с куратором, дело на особом контроле». А ведь если кто-то оказывает давление на суд — это уголовная статья. Когда в кабинет к судье приходят ребята в серых костюмах, это не ваше дело, что там происходит. А когда кто-то еще спрашивает, им отвечают: «Вы что, хотите оказать давление на суд?» И если на следователя еще можно куда-то пожаловаться, то на судью нереально — ждите приговора, обжалуйте его по механизму, описанному законом, и, если повезет, что-то изменится.
Тайга.инфо: Региональным маркетингом вы будете теперь заниматься?
— Думаю, нет. Две вещи, которые я не хочу делать после всей этой истории, — это иметь дело с любой властью, региональной или федеральной, по крайней мере с той, что сейчас есть, и с силовиками. У меня нет возможности сделать так, как один олигарх, который около года просидел в СИЗО по совершенно фонаревому делу. Он в первый день, когда вышел на работу, вызвал к себе эйчара и сказал принести ему список сотрудников, у которых родственники работают либо в судах, либо в органах, и всех уволил. «Как они с нами, так и мы с ними». Я его хорошо понимаю, хотя это, может, и неправильно было.
Я имею право выбирать, с кем работать, и с властью, конечно, ни в коей мере не буду.
Тайга.инфо: Хорошо, вы создадите общественную правозащитную организацию, или это не ваша история?
— Это надо делать основным видом деятельности, а я чисто психологически к этому не готов — надо быть совершенно одержимым в хорошем смысле слова, а я хочу немножко другими вещами заниматься, в том числе тем, что делал до тюрьмы. Но я буду использовать любую возможность что-то об этом рассказать. Можно, конечно, надоесть людям быстро, но доносить надо, а поскольку моей профессией была правильная организация коммуникаций, считаю, что надо это использовать. Буду уделять часть внимания этой теме. Причем мы же понимаем прекрасно, что это не отдельно взятая проблема в виде судебной системы — это просто одна из личин государства.
Просто однажды ты выходишь из дома отвести дочь в школу, а тебя у подъезда встречают люди в масках с автоматами, как будто они берут Пабло Эскобара. Я потом спросил у следователя, есть ли у него дети и что если бы к нему так пришли. Они же понимали, за кем пришли, к чему были эти силовые поддержки на глазах у ребенка. У него был замечательный ответ, после которого мне многое стало понятно: «А надо было жить честно».
Тайга.инфо: Говорят, все началось с того, что у вас состоялся некий разговор в полпредстве, на котором вы не сдали тогдашнего губернатора Василия Юрченко. В каком составе был разговор?
— Не было такого. Лавры героя совсем незаслуженно на меня надели, потому что я никогда не был и не являюсь фигурой, которая какую-то роль играла даже в местной политической тусовке. Я пиарщик, технолог, маркетолог и не более того. Когда-то приглашали на кампании, а с 2007 года мы и в кампаниях не сильно участвовали. Поэтому как какой-то Петров мог сдать губернатора Юрченко? Не было ничего такого, а сработал, наверное, опять же камень в сапоге. У кого-то такая ситуация действительно была: дай показания — пойдешь на волю. Вместо тебя, правда, заедет человека три.
Тайга.инфо: «Заедет»!
— О, на первом этапе меня страшно радовало выражение «въехать в пня». Не «в пень», а именно «в пня». Или по смыслу похожее «пронести очка». Короче, «въехать в пня» значит совершить ошибку, опростоволоситься. Этому трудно найти аналог в повседневной речи по эмоциональному окрасу. Этот словарный слой, я интегрирую, надеюсь, потому что там очень яркая и образная речь.
Текст: Маргарита Логинова
Фото: Вера Сальницкая
Некоторые комментарии
Опубликовано: 19 марта 2017 19:03
Последние изменения: 19 марта 2017 19:03
19.3.2017
Обыски прошли также в штаб-квартире компании Audi
Прокуратура Мюнхена (Германия) провела обыск в офисе главы автоконцерна Volkswagen AG Маттиаса Мюллера в рамках расследования «дизельного скандала», сообщает агентство ТАСС.
Читайте также:Volkswagen договорился с властями США о сумме штрафа за дизельный скандал
В ходе обыска сотрудники прокуратуры осмотрели персональные компьютеры, а также карты памяти в смартфонах 47 работников Volkswagen, включая самого Мюллера, а также председателя правления компании Audi Руперта Штадлера. На прошлой неделе обыски прошли в штаб-квартире Audi в Ингольштадте, а также на ее заводе в Неркальзуме. Audi является одним из подразделений концерна Volkswagen.
Ранее стало известно, что Volkswagen устанавливал на своих автомобилях программное обеспечение, позволявшее занижать показатели содержания вредных веществ в выхлопных газах машин с дизельными двигателями.
В действительности же они превышали установленный предельный уровень загрязнения воздуха в 30-40 раз. В США концерн выплатит в связи со скандалом около 4,3 млрд долларов штрафа.
========================
Сам город Вольфсбург был построен в 1938 году специально для работников завода Фольксваген и развивался во многом благодаря этому концерну.
Концерн Volkswagen со штаб-квартирой в Вольфсбурге (Германия) является одним из ведущих мировых и крупнейшим европейским автопроизводителем. В 2016 году покупателям по всему миру было передано 10 312 400 автомобилей (в 2015 году — 9 930 600 автомобилей, в 2014 году — 10 137 000 автомобилей, в 2013 году — 9 731 000 автомобилей).
В состав концерна входят двенадцать брендов из семи европейских стран: Volkswagen — легковые автомобили, Audi, Seat, Skoda, Bentley, Bugatti, Lamborghini, Porsche, Ducati, Volkswagen Коммерческие автомобили, Scania и MAN.
Модельный ряд концерна охватывает широкий спектр транспортных средств от мотоциклов и экономичных малолитражных автомобилей до автомобилей класса люкс. В сегменте коммерческих автомобилей представлены различные варианты от пикапов до автобусов и тяжелых грузовых автомобилей.
Концерн Volkswagen активно участвует в других сферах бизнеса, например, в производстве дизельных двигателей большого диаметра для морского и стационарного применения (под ключ электростанций), турбокомпрессоров, газовых и паровых турбин, компрессоров и химических реакторов. Концерн также производит автомобильные трансмиссии, специальные редукторы для ветровых турбин, подшипники скольжения и сцепления.
Кроме того, концерн Volkswagen предлагает широкий спектр финансовых услуг, в том числе и дилерское и клиентское финансирование, лизинг, банковские и страховые услуги и управление автопарками.
По состоянию на январь 2017 года концерн Volkswagen имеет 121 завод в 20 странах Европы и 11 странах Северной и Южной Америки, Азии и Африки. Каждый будний день, 610 076 сотрудников концерна по всему миру производят почти 42 000 автомобилей и работают в других сферах бизнеса. Volkswagen Group продает свои автомобили в 153 странах мира.
Задачей концерна является производство привлекательных и безопасных автомобилей, конкурентоспособных на современном рынке и задающих мировые стандарты для своего класса.
«Стратегия ВМЕСТЕ 2025» — программа Volkswagen Group, которая является началом самой масштабной реструктуризации в истории компании. Изменения одного из лучших автопроизводителей направлены на достижение лидирующей позиции поставщика устойчивой мобильности. Для этого Volkswagen Group преобразовывает автомобильное производство и планирует выпустить более 30 полностью электрических автомобилей нового поколения к 2025 году, уделив особое внимание технологии заряда таких транспортных средств и автономному вождению. Развитие кросс-брендинга и интеллектуальных решений мобильности также станет одним из ключевых направлений деятельности компании. Стратегическое партнерство с компанией Gett, установленное в 2016 году, стало первым шагом в этом направлении; в ближайшие годы такие услуги, как роботизированные такси и каршэринг объединятся. Успешное преобразование компании также подразумевает развитие инноваций. Volkswagen Group совершенствует цифровые технологии во всех брендах и по всем направлениям. Вместе с этим Volkswagen Group продолжает развивать партнерство и стратегическое инвестирование, повышая эффективность своей деятельности.
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
Опубликовано: 19 марта 2017 16:03
Последние изменения: 19 марта 2017 16:03
19.3.2017 11:58
В Новосибирске прошел митинг против резкого повышения тарифов на услуги ЖКХ. На площади Ленина в центре города собралось около 2500 человек. При этом согласовано было только 1500, организаторам грозит штраф за превышение заявленного числа.
Во время митинга неизвестный кинул несколько яиц в оппозиционера Алексея Навального, который присутствовал на акции протеста.
Этот митинг стал пятым с момента подписания губернатором Новосибирска постановления о повышении тарифов с 1 июля 2017 г. На него были приглашены представители городских властей, но они не пришли.
http://www.vedomosti.ru/politics/news/2017/03/19/681755-navalnogo-zabrosali-yaitsami
«Отмени или уходи»: тысячи новосибирцев вышли на митинг против повышения тарифов
19.3.2017
Около 3 тыс. тысяч новосибирцев вышли на митинг против повышения коммунальных тарифов. Они потребовали от губернатора отменить постановление об индексации на 15%, а также выразили недоверие муниципальным властям. На мероприятии было пресечено несколько провокаций.
Уже перед началом митинга на площади Ленина в центре Новосибирска собралось около 600 человек и усиленные наряды полиции. Машина правоохранительных органов для наблюдения за массовыми мероприятиями припарковалась прямо на плитке сквера у Театра оперы и балета.
«Поснимать молодежь, которая там трется», — донеслась установка из рации одного из полицейских.
Толпу разогревали песнями Высоцкого и «Погоней» из «Неуловимых мситетелей». К началу подошел оппозиционер Алексей Навальный, единственный из приглашенных политиков и чиновников, кто откликнулся на призыв организаторов. Свою поддержку митингу письменно выразили бывший замминистра энергетики РФ Владимир Милов и лидер «Яблока» Эмилия Слабунова.
Митинг традиционно открыл Андрей Гладченко, вкратце напомнивший историю протеста. Согласно постановлению губернатора Владимира Городецкого, поддержанному городским советом и мэрией, коммунальные услуги в Новосибирске подорожают с 1 июля 2017 года в среднем на 15%. Тарифы на водоотведение и холодное водоснабжение вырастут на 20,1% и 20%, соответственно, на тепло и горячую воду — на 14,9% и 15,9%. Такое повышение объясняется высоким износом сетей.
Во время выступления Гладченко два молодых человек попытались кинуть яйца в Навального. Одного удалось задержать при участии самих митингующих и передать сотрудникам МВД. По информации Тайги.инфо, мужчину отвели в пункт полиции в Театральном сквере.
«Тарифы не имеют никакого отношения к реальности. Это выдуманная, иллюзорная реальность, в которую нас пытаются заставить поверить, — отметил ведущий акции Дмитрий Холявченко. — Мир изменился. Новосибирск — цивилизованный город, жители — умные, образованные люди. Мы прекрасно понимаем, что с таким тарифом любое взаимодействие общества и власти невозможно. Мы будем требовать отмены грабительского постановления губернатора, пока требования не будут учтены. <…> Нами также было направлено обращение к полномочному представителю президента [в Сибири Сергею] Меняйло. Он не смог прийти, но он направил обращение в прокуратуру и мы рассчитываем, что прокуратура адекватно отреагирует на новосибирскую ситуацию».
Бывший сотрудник обладминистрации Тимур Ханов потребовал у региональных властей отменить решение или уйти в отставку. Речь идет о постановлении губернатора об индексации тарифов. К этому времени на площади Ленина собралось, по оценкам Тайги.инфо, не меньше 3 тыс. человек и большинство поддержало лозунг.
«Нас многие ругают, почему только Владимир Филиппович [Городецкий], а почему про [мэра Анатолия] Локтя не говорите, про депутатов? — пояснил Сергей Бойко. — А чего про них говорить?! Депутаты решение вынесли, Локоть его поддержал, и больше от них ничего не зависит. Но мы-то помним, галочку себе поставим и на следующих мэрских выборах мы ее уже так не поставим, как не предыдущих! Почему вопрос о Городецком важен — сейчас только он может отменить это решение, вся ответственность на нем».
С трибуны выступили около десятка человек. Среди них и Алексей Навальный. Перед тем, как дать ему слово, ведущий митинга Дмитрий Холявченко спросил у толпы, хотят ли они послушать Навального, несмотря на то, что митинг объявлен вне политики. Подавляющее большинство подняли руки. Процентов пять участников подняли руки, когда спросили, кто против.
«Когда я поехал сюда и решил выступить, довольно много людей мне в комментарии начали писать — Навальный, ты пиаришься на теме ЖКХ, и, на самом деле, в Новосибирске платят мало за ЖКХ, — начал речь Навальный. — „Единая Россия“ уверяет, что в Новосибирске платят максимум 2 тыс. рублей. Поднимите руки те, кто платит больше». Руки подняли почти все участники митинга. Нашлось довольно много людей, отдающих за услуги ЖКХ и по 3, и по 5 тыс. рублей.
«Это же невозможно просто! Они делают людей бедными. И когда мне говорят, что не надо говорить о политике — так я и не говорю о политике. Я живу в панельной многоэтажке, моя жена платит за ЖКХ 9 тыс. рублей. Вы будете платить еще больше, вы хотите платить больше?» — продолжил Навальный.
«Нет!» — ответили протестующие.
«Я на новосибирском митинге. Но я митингую за себя, потому что то, как у вас нагло повышая тарифы, не объясняя вообще ничего, значит, и у меня завтра так поднимут. Значит и мне завтра скажут: «Просто плати на 15% больше». А я скажу: «Объясните, почему». А они скажут: «Нет, не будем тебе объяснять, мы же в Новосибирске подняли, никому не объяснили, и люди проглотили. Новосибирск борется сейчас за всю страну, — оппозиционер напомнил и о министре открытого правительства Михаиле Абызове. — Твоя фирма приносила тебе долгое время деньги, на них ты купил себе поместье за миллиард в Италии, а сейчас у тебя деньги закончились, и выбор простой: либо ты возьмешь их здесь, либо продашь свою виллу в Италии».
Во время выступления Навального в первых рядах толпы появились два молодых человека с плакатами «У нас что, Украина?» Они пытались его перекричать. «Дайте послушать!», — шикнули на них старушки. Один из них затем попытался затоптать чужой плакат против роста тарифов ЖКХ.
«Хватит верить в байки про сгнившие трубы! Если трубы сгнили, вопрос, а куда дели те нефтедоллары, которые поступали все эти годы в страну? Почему трубы сгнивали вчера, позавчера, 10 лет назад, почему этим никто не занимался? Если вы, ребята, сгноили трубы, то, наверное, вам не нужно быть губернаторами, начальниками», — завершил выступление Навальный.
Выступление новосибирского общественника Олега Викторовича получилось, кстати, не менее ярким, чем у федерального политика. «Я люблю этот город, каждый его участок. И мы видим каждый божий день, как уничтожаются общественные пространства, как уничтожаются памятники архитектуры!» — заявил он.
«Мы наблюдаем абсолютную деградацию, потерю связи с реальностью, — заявил Викторович, напомнивший и о спорном проекте четвертого моста через Обь. — Последний скандал — открыли эту больничку «Авиценны», приезжала Ольга Голодец, все это помпезно показали. Почему Голодец не зашла в первую поликлинику, в другую, не увидела те условия, в которых просто мордуют наших родителей? Мы не живем, мы выживаем. Мы на линии фронта».
Губернатор не пришел на митинг, но ответил организаторам. По словам Сергея Бойко, в полутоространичном письме сказано, что власти «все уже объяснили». Кроме того, глава региона пригласил оргкомитет митинга на встречу с ним.
Бойко пообещал отдать ему подписи участников митинга под требованием отменить индексацию: «Мы ставим ультиматум — один месяц на то, чтобы решение отменить. Если решение отменено не будет, мы будем требовать отставки губернатора по всем каналам и на всех митингах».
Мэрия подтвердила высокую численность акции, отметив, что на площадь Ленина пришло более 1,5 тыс. человек. Тем самым оказалась превышена заявленная численность митинга. Ведущие не раз просили участников встать пошире и не скапливаться у сцены.
Текст Ярослава Власова; Фото Кирилла Канина; Видео Алексея Мазура
http://tayga.info/133204
Опубликовано: 19 марта 2017 16:03
Последние изменения: 19 марта 2017 16:03
19.3.2017
Вы только не перепутайте,
это — сегодняшний малочисленный маргинальный митинг кучки недовольных тарифами в Новосибирске. Инспирирован внешними силами.
А это вчерашний огромный сверхмитинг сторонников Путина, куда (добровольно, никого не принуждали!) хлынул весь город, чтобы в едином порыве поддержать Партию и Правительство:
Я, конечно, знал о том, что это уже третий митинг против роста тарифа на ЖКХ сразу на 15%, а первый вообще прошёл при температуре -30 градусов.
Но степени недовольства собравшихся я не представлял. Редко бывает такое, что моё выступление умереннее по настрою, чем скандирование собравшихся.
Интересно, что и оргкомитет митинга (большие молодцы, кстати, хорошая работа по организации) объявил требование к губернатору «Отменяй или уходи», дав ему месяц на отмену решения о повышении тарифа, а самое популярное скандирование было «Городецкого в отставку». Месяц ждать не хотят.
Смешной момент был до митинга. За нами же в каждом городе ходят путинские яйцемёты. Обычно они кидают пару яиц издалека и убегают. Тут они попытались сделать то же самое только уже в толпе собравшихся на митинг. Скажу только, что был очень рад, что бедолагу удалось спасти от немедленного линчевания. Это было нелегко.
Оргкомитет официально пригласил всех лидеров партий и кандидатов в президенты. Поэтому и меня тоже пригласили выступить. В Новосибирске всегда очень приятно выступать — продвинутый и классный город.
Спасибо большое, был очень рад всех видеть. Приятно, что наше небольшое расследование про виллу Абызова видел весь город.
Общее ощущение: город достали. Тут явно просто никто не может платить этот новый тариф. И тут точно никто не хочет оплачивать чью-то красивую жизнь.
И надо понимать: он ещё в силу не вступил. То есть на улицу идут те, кто понимает: с июля в платёжках будут другие суммы.
Мне интересно посмотреть, что здесь будет происходить в августе, когда уведомление о том, что надо выходить на улицу, содержащееся в платёжке на ЖКХ, придёт в квартиру каждому.
В новосибирскую группу по проведению митинга «Он нам не Димон» записалось уже полторы тысячи человек.
Комментарии ()
Опубликовано: 19 марта 2017 15:03
Последние изменения: 19 марта 2017 15:03
Ювелирная работа. Супер!